Когда графиня Луиза спустилась вслед за сторожем в тёмную камеру с единственным маленьким окошком где-то под потолком, она была настолько потрясена видом сына, что едва удержалась на ногах. Реджинальд похудел, был бледен, лицо его заросло густой щетиной. Но дух его не был сломлен. Он нежно обнял мать, прижавшуюся к его груди, и велел ей быть стойкой в их общем горе.
– Так уж случилось, матушка, – прошептал он ей в волосы, – я не мог поступить иначе, простите меня. Я всегда ненавидел этого человека, убившего моего отца. Простите. И не вздумайте просить для меня помилования. Вы же понимаете, что его не будет. А я не хочу, чтобы вы унижались перед этим бессердечным монархом. Я готов принять смерть, раз уж так случилось. Зато я отомстил за сестру.
Они постояли несколько минут молча, отдаваясь счастью близости друг к другу. Потом Реджинальд снова заговорил.
– Я хочу, чтобы вы знали, что я всегда любил вас, матушка, и сейчас горячо люблю, – голос его охрип. – И я умру с вашим именем на устах. Передайте мою любовь Сесилии и поцелуйте за меня руку бабушки, когда увидите её. А теперь идите, родная моя. Идите к свету и теплу. И помните меня.
Графиня, заливаясь слезами, покинула камеру заключённого – сторож как раз оповестил её, что свидание окончено. С тех пор она никогда уже не улыбалась и до конца дней глаза её были наполнены неизбывной болью.
Когда наступил день казни, возле Тауэр-Хилла собралась огромная масса людей. Но нигде не было слышно весёлых разговоров, как случалось частенько. Люди были подавлены и удручены. Когда стражники вывели молодого графа Бэкхема, гладко выбритого и одетого в чистую одежду, по толпе прошёл ропот. Он был так хорош – молодой, сильный, красивый. Граф шёл к эшафоту, гордо подняв голову и твёрдо ступая. Ему не повезло погибнуть в битве, как отцу, но здесь, на плахе, он не посрамит памяти деда. Поднявшись на помост, где его уже дожидался палач, Реджинальд поднял голову, посмотрел в ясное летнее небо и пошёл к плахе. Священник что-то говорил ему, но он отмахнулся от назойливых наставлений – всё, что нужно, было уже сказано. Настала звенящая тишина, хотя на холме собралось огромное количество людей. И в этой тишине прозвучал чистый молодой голос:
– Прощай, жизнь! Прощайте, матушка! Я иду к отцу и деду. Я не посрамил их чести и горд этим.
С этим словами он положил голову на деревянную колоду, и топор палача взвился над ним. Но месть короля Генриха не была ещё завершена. Топор опускался на шею казнимого три раза, прежде чем всё было кончено.
Толпа угрожающе заворчала. И тут раздался громкий мужской голос.
– Убей и меня, никчемный трус Генрих Тюдор, – зазвучал он над притихшим опять холмом. – Я проклинаю тебя и предрекаю, что за это преступление ты поплатишься смертью своего наследника. Ему не дожить до возраста убитого тобою графа Бэкхема. Давай же, тиран, хватай меня. Я хочу упокоиться рядом с моим мальчиком, которого я вырастил после того, как ты убил его отца.
Генрих сам стал похож на мертвеца, услышав эти слова. Он сделал знак рукой, и мужчину схватили и поволокли к плахе, где он без принуждения положил голову на залитую кровью Реджинальда деревянную колоду. Топор палача взлетел снова, но на этот раз всё было кончено с первого удара.
И тут ясное летнее небо как-то мгновенно затянуло грозовыми тучами, и злой ливень обрушился на людей. Но тем, кто уже покинул этот мир, было всё равно.
На другой день после свершившейся казни графиня Луиза постриглась в тот же монастырь, где уже много лет пребывала её мать. Руку несчастной Сесилии вместе с замком и титулом король отдал своему надёжному человеку, который был лет на двадцать старше невесты. Тот никогда так и не простил её позора и до конца жизни попрекал жену. А когда супруг скончался, Сесилия тоже изъявила желание покинуть суетный мир и найти утешение в молитве. Она разделила судьбу своей матери и бабушки, хотя, в отличие от них, никогда так и не узнала радостей любви.
Глава 2
Заботы короля Генриха
Осень 1488 года
Стоял тёплый и солнечный день золотой осени, какими английская земля не часто радует людей. А король Генрих, уединившись, предался размышлениям. Сегодня его потянуло на воспоминания. Но это была отнюдь не сентиментальная прихоть, нет. Его холодной расчётливой натуре не свойственны были такие слабости. Он привык трезво оценивать обстановку и находить разумные решения встающих перед ним проблем. А сейчас их, этих самых проблем, было больше, гораздо больше, чем ему бы хотелось. И, ещё раз оценив прошлое, следовало тщательно продумать действия, которые нужно предпринять, чтобы обеспечить своё будущее.