Есть все причины думать, что созданные человеком экономики, общества и политические образования разделяют многие черты сложных адаптивных систем. Более того, такие экономисты, как, например, Уильям Брайан Артур, более двадцати лет строят свои теории на этом предположении, выходя и за пределы освященной традицией идеи Адама Смита о «невидимой руке», которая правит рынками с помощью взаимодействия отдельных людей, стремящихся к максимизации личной выгоды, и за рамки воззрений Фридриха фон Хайека, критиковавшего экономическое планирование и управление спросом[221]. Артур полагает, что сложной экономике свойственны такие черты, как рассредоточенное взаимодействие разнообразных агентов; слабый контроль со стороны центра; многоуровневая организация; непрерывная адаптация; постоянное создание новых ниш и отсутствие общего равновесия. В этой версии экономики Кремниевая долина – это сложная адаптивная система. Как и сам интернет.
Исследователи из Института Санта-Фе много лет пытались понять, как применить подобные идеи к другим аспектам коллективной человеческой активности[222]. Возможно, эти усилия могут напомнить, как мистер Кейсобон, персонаж романа Джордж Элиот «Мидлмарч», стремился отыскать «ключ ко всем мифологиям»[223], – но попытаться в любом случае стоит. Рассмотрим следующие черты, характерные для сложных систем:
– Незначительное вмешательство может повлечь значительные… изменения – это эффект усилителя[224].
– Причинно-следственные связи зачастую (но не всегда) нелинейны, так что привычные методы обобщения, идущие от наблюдений над объектами к построению теорий об их свойствах (скажем, к анализу тренда и выборке), не слишком помогают. Более того, ряд теоретиков, изучающих сложность, даже заходят столь далеко, что заявляют, будто сложные системы полностью недетерминированы.
– Когда в сложных системах происходит сбой, его масштаб практически невозможно предсказать.
Все это означает, что сравнительно малое потрясение может вызвать непропорциональный – а иногда и фатальный – сбой в работе сложной системы. Как утверждал Талеб, к 2007 году глобальная экономика стала напоминать чрезмерно оптимизированную электросеть[225]. Относительно небольшого «скачка напряжения» – краха американского рынка субстандартного ипотечного кредитования – оказалось достаточно, чтобы погрузить всю мировую экономику в финансовый «блэкаут»[226]. Обвинять в таком кризисе меры финансового дерегулирования, принятые при Рональде Рейгане, столь же продуктивно, как винить адмирала фон Тирпица, строящего планы по созданию военно-морского флота, в том, что началась Первая мировая война.
События, потрясающие мир
История, если понимать ее широко, – это взаимодействие естественной и создаваемой человеком сложности. Было бы замечательно, если бы этот процесс приводил к предсказуемым моделям развития. Но даже сравнительно простое рукотворное строение – мост – может рухнуть «по причине износа настила, из-за коррозии, или усталости конструктивных элементов, или под воздействием внешней нагрузки, скажем, паводковой воды. Ни один из этих видов аварий и повреждений не является независимым от других, если говорить о вероятности или последствиях»[227]. И если инженеру трудно предвидеть тот момент, когда мост рискует «перейти в критическое состояние», то насколько же труднее предвосхитить коллапс большой политической структуры?[228] Мы можем сказать лишь, что в наши дни историки пытаются более систематично соотнести эволюцию политических структур с природными явлениями, скажем, с геологическими или климатическими потрясениями и пандемиями[229]. Впрочем, чем больше проводится такой работы, тем больше мы понимаем, насколько разнообразны и нерегулярны любые катастрофы. И начинаем видеть искусственность разделения на природные и рукотворные бедствия. Человеческие общества и природа находятся в постоянном взаимодействии, так что даже такое эндогенное стихийное бедствие, как масштабное землетрясение, является разрушительным для жизни и здоровья людей лишь соразмерно тому, насколько близки большие агломерации к меняющейся линии разлома.