Мы с папой были против всего мира, и мысль о том, что он сядет в самолет и полетит через весь мир без меня, разрушает меня даже сейчас, когда я здесь с ним.
Разумнее всего было бы развернуться и отправиться домой в надежде, что я смогу незаметно проникнуть внутрь и тихо насладиться тем фактом, что мне удалось сбежать и просто дышать несколько часов, но это не то, что я делаю.
Когда я делаю еще один шаг, это не к дому, а в темноту кладбища и к звуку, который глупо говорит с моей душой.
Есть мягкие огни, освещающие церковь позади, а также вдоль стены по периметру. Их достаточно, чтобы я увидела тропинку, которая прорезает траву и ведет меня в темноту.
Снова раздается хлопок, но на этот раз громче, говоря мне, что мои инстинкты были верны.
Но зачем кому-то стрелять на кладбище посреди ночи?
Папа всегда говорил, что мое любопытство меня убьет, и, похоже, он прав. Но даже зная, что иду навстречу кому-то опасному, мои шаги не замедляются, когда мои кроссовки касаются травы.
Я останавливаюсь у старого дуба и оглядываю темное, жуткое пространство, пока мои глаза не останавливаются на фигуре, сидящей, прислонившись спиной к надгробию.
Луна отбрасывает серебристый свет на его угловатое лицо. Прячась в тени, я рассматриваю его сильную квадратную челюсть и идеально прямой нос. Он одет с ног до головы в черное, его тело сливается с окружающей его темнотой. Единственное, что действительно выделяется, это его вытянутая рука и металл в его руке, сверкающий в серебристом лунном свете. Мои глаза фокусируются на нем, и я не могу отвести взгляд, когда он стреляет еще раз, и звон, который быстро следует, говорит мне, что он попадает в любую цель, в которую он целился.
После долгих секунд мне удается оторвать взгляд и снова сосредоточится на его лице. Я мало что вижу, но то, что я могу, притягивает меня к нему так, как я не могу объяснить.
Он незнакомец на кладбище с пистолетом. Мне следовало бы бежать в противоположном направлении, но что-то заставляет меня поступить наоборот.
Я выхожу из-за дерева и направляюсь к нему, мое сердце колотиться в груди, когда под моей ногой хрустит ветка, и оба его глаза и пистолет поворачиваются ко мне.
2 глава
Себастьян
Я прищуриваюсь, сосредотачиваясь на своей цели — следующей банке в очереди вдоль сухой каменной стены в самом конце кладбища.
Никто никогда не возвращается сюда в это время ночи. Я должен знать; Я провел здесь достаточно времени за последние несколько лет.
Я сжимаю палец, и пистолет в моей руке рикошетит, когда он стреляет, банка, на которой я сосредоточился, сминается и опрокидывается через стену со всеми остальными.
Запах пороха от выстрела успокаивает что-то внутри меня, и мои мышцы на мгновение расслабляются, но этого недостаточно. Этого никогда не бывает достаточно, чтобы успокоить зверя, который живет внутри меня.
Делая глубокий вдох, я сжимаю свободную руку в кулак, позволяя своим коротким ногтям впиваться в ладонь, впиваясь в кожу и причиняя мне боль, которой я так отчаянно жажду.
Опуская пистолет, я смотрю на черный металлический корпус моего пистолета, на свои пальцы, крепко сжимающие рукоятку. Было бы так легко положить всему этому конец. Я уверен, что никто не найдет меня здесь даже несколько дней. Будь то день или ночь, это кладбище всегда пустынно.
Печаль и боль сжимают мое сердце из-за того, что те, кто оказался здесь, были забыты теми, кого они любили, что те, кого они оставили позади, даже не могут найти время, чтобы прийти сюда и принести цветы, чтобы показать, что, несмотря на то, что их здесь больше нет, они все еще здесь. Часть их жизни.
Неважно, сколько раз у меня была одна и та же мысль о том, чтобы положить конец боли и присоединиться к тем, кто меня бросил, я знаю, что никогда не смогу этого сделать.
Моя жажда мести горит слишком сильно. Это гложет меня, поглощая все больше меня каждый божий день, гася мой свет по кусочку за раз.
Со вздохом я снова поднимаю руку, целясь в следующую банку, которую я поставил.
С точностью, которая приходит только с годами практики и тренировок, я стреляю один за другим, пока выстрелы эхом отдаются в тишине вокруг меня.
Моя грудь вздымается, когда я готовлюсь к следующему выстрелу. Мой палец дергается, а тело напрягается, но прежде чем я успеваю нажать на курок, что-то трескается справа от меня, и я немедленно разворачиваюсь, целясь из пистолета в того, кто достаточно глуп, чтобы приблизиться ко мне.
Единственные люди, которые могут знать, где меня найти, знают лучше, чем прерывать.
Мои глаза немного затуманиваются, когда я пытаюсь сосредоточиться на фигуре в тени, а не на банках, освещенных луной.
«Чего ты хочешь?» Я лаю, раздраженный тем, что человек не показал себя, но был достаточно храбр, чтобы стоять там в первую очередь.
Между нами воцаряется тишина, прежде чем он выходит вперед и выходит на свет.
У меня перехватывает дыхание, когда я понимаю, что человек, который прервал меня, не парень, как я сначала подумала, а молодая женщина. Действительно чертовски горячая молодая женщина.
Но вид ее изгибов, ее светлых волос, спадающих на плечи, не заставляет меня опускать пистолет. И она не выглядит ни в малейшей степени, обеспокоенной тем, что я целюсь ей прямо между бровей.
«Чего ты хочешь?» Я спрашиваю снова, хмурясь, пытаясь понять, почему она не убежала в тот момент, когда поняла, что у меня есть пистолет.
Она делает еще один шаг вперед, и мои брови взлетают вверх в шоке.
«Ты ведь понимаешь, что я приставил пистолет к твоей голове, верно?»
«Ты не застрелишь меня», — говорит она с уверенностью, которую она действительно не должна чувствовать. Но меня удивляет не только это. Она американка. Ее легкий, но слегка скрипучий голос с акцентом проникает в меня, заставляя мои волосы встать дыбом.
Кто эта девушка? И почему я хочу, чтобы она продолжала говорить?
«Ты меня не знаешь. Ты понятия не имеешь, на что я способен».
«Это может быть правдой. Но ты не застрелишь меня.»
Оказавшись достаточно близко, она поднимает руку и обхватывает пальцами ствол моего пистолета, показывая, насколько она на самом деле беззаботна, прежде чем слегка надавить на него, пока моя рука не опустится.
Если бы она была кем-то другим, я бы этого не допустил, но я слишком ошеломлен, чтобы бороться с ней.
«Тебе нужно уйти», — говорю я ей.
«, наверное, ты прав. Но сейчас я здесь».
Она подходит прямо ко мне, наши тела всего в дюйме друг от друга.
«Как насчет игры?» — предлагает она.
«Э-э…»
«Я достаю твои последние несколько банок и делаю то, что хочу. Я промахиваюсь хотя бы по одному, и я оставлю тебя наедине с твоей жалостью».
«Н-нет, это не—»
Она качает головой, глядя на меня с легкой улыбкой, играющей на ее губах.
Черт возьми, она красивая. Вблизи я вижу, что у нее светлые волосы, но не просто светлые. Он почти белый. У нее самые длинные ресницы, которые я, кажется, когда-либо видел, ее кожа выглядит безупречно, а ее губы… черт. Я откусываю нижнюю часть, представляя, какие они могут быть на вкус.
«Итак, что ты скажешь?» — невинно спрашивает она, хотя блеск в ее глазах и тот факт, что она стоит передо мной без каких-либо колебаний, говорит мне, что она совсем не такая. Невинная девушка сбежала бы. Черт возьми, невинная девушка не стала бы гулять по пустынному кладбищу посреди ночи.
Я опускаю глаза на ее тело. На ней майка и короткая юбка. Хотя день был очень жарким, я удивлен, что она сейчас не чувствует себя немного прохладно, но она не выглядит обеспокоенной ни в малейшей степени.
«Хорошо», — соглашаюсь я, снова встречаясь с ее светлыми глазами. Я не могу разобрать цвет, но я знаю, что могу легко потеряться в них. Я снова опускаю глаза и делаю шаг ближе. «Я думаю, что я уже изменил свое мнение о том, чего я хочу, когда выиграю».