– Вот оно что… хорошо. – Пия все еще была слегка сбита с толку метаморфозой, произошедшей с прокурором, которого с трудом представляла себе расслабленным, в кругу друзей, вечером на пикнике. От него исходил легкий запах алкоголя и мяты. Очевидно, ему не были чужды обычные человеческие удовольствия. Абсолютно новая сторона в образе этого кальвиниста, привыкшего к железной дисциплине и чрезмерному рвению в работе, живущего, в ее представлении, исключительно в своей конторе или в зале суда присяжных.
– Вы позвоните родителям этих двух выпивох? – врач «Скорой помощи» энергично задвинул боковую дверь автомобиля.
– Да, разумеется. Я позабочусь об этом.
– Мне сказали, что вы руководите следствием, – прокурор Фрей взял ее под локоть и чуть отодвинул в сторону, уступая дорогу автомобилю «Скорой помощи».
– Да, это так. – Пия кивнула. – Мой шеф еще в отпуске.
– Гм. А что именно здесь произошло?
Пия кратко обрисовала ситуацию.
– Я сочла правильным предоставить прессе доступ к месту обнаружения трупа, – сказала она в завершение своего сообщения. – Мой коллега не смог на скорую руку найти ни одного заявления о пропавших без вести лицах, которое хотя бы приблизительно подходило под наш случай. Может быть, гласность помогла бы в установлении личности погибшей девушки.
Прокурор наморщил лоб, но потом одобрительно кивнул.
– Быстрое расследование смертельного случая всегда очень важно, – ответил он. – Я пойду взгляну, что там. Увидимся позже.
Пия подождала, пока он не исчез в темноте, потом набрала на своем мобильнике номер, который ей продиктовала девушка. Поднялся легкий ветер, и ей стало зябко. Вернулись представители прессы.
– Вы можете сделать официальное заявление?
– Сейчас. – Пия отошла на пару метров в направлении берега реки, чтобы ей никто не помешал говорить, так как на другом конце линии ответил очень живой мужской голос. – Добрый вечер, господин Хиндемит. Моя фамилия Кирххоф, я из уголовной полиции Хофхайма. Я звоню по поводу вашей дочери Алины. Не беспокойтесь, с ней все в порядке, но я просила бы вас приехать в Эддерсхайм, на гидроузел.
Появились сотрудники ритуальной службы, поднимавшиеся вверх по протоптанной тропинке с носилками, на которых в специальном мешке лежал труп девушки. Сразу заработали вспышки камер. Пия направилась к служебному автомобилю Крёгера, который, как обычно, не был закрыт, взяла с заднего сиденья темно-синий флисовый жакет и влезла в него. Затем она собрала на затылке распущенные волосы и стянула их в узел резинкой. Теперь она хотя бы отчасти чувствовала себя в своей тарелке и была готова что-то сказать перед работающими камерами.
Начиная с раннего вечера в кемпинге повсюду что-то жарили на гриле и пили. В летние месяцы жизнь местных обитателей преимущественно протекала на свежем воздухе. Постепенно возрастал уровень шума и принятого алкоголя. Смех, шум, музыка – никто ни на кого не обращал особого внимания, но порою сами по себе незначительные события перерастали в громкие и грубые столкновения между соседями, которые и в трезвом состоянии не были особенно дружелюбны по отношению друг к другу. Смотрителю кемпинга обычно удавалось улаживать конфликты, но жара усиливала агрессию, и в последние недели пришлось несколько раз вызывать полицию, пока кого-нибудь не покалечили или вообще не убили.
Уже несколько лет его никто больше никуда не приглашал, так как он неизменно отказывался от любого приглашения. Общение с другими обитателями кемпинга было ему неинтересно, к тому же при его прошлом было однозначно лучше, чтобы никто не знал, кто он такой и почему здесь живет. Арендодатель был единственным человеком, которому он однажды назвал свое истинное имя, и он сомневался, что тот его помнил. Официального арендного договора на жилой вагончик не было. Чтобы не будить спящее лихо, он аккуратно наличными вносил арендную плату. Его официальным адресом был почтовый ящик на почтамте в Шванхайме. Здесь, в кемпинге, он не значился, и это было хорошо.
Еще несколько лет назад он сделал своей привычкой вечерние прогулки, когда в кемпинге веселились и пьянствовали. Шум не мешал ему, но с тех пор как он стал работать в закусочной, ему с трудом удавалось переносить запах жареного мяса и колбасок, который ветер доносил до его вагончика. Пройдя по тротуару вдоль Майна, он на некоторое время присел на скамейку. Обычно его успокаивало ленивое течение реки, но сегодня равномерное журчание воды, как никогда ранее, вызвало в нем мучительное, усиливающееся ощущение ничтожности своей жизни и всей ее бесперспективности. Чтобы избавиться от круговорота бессмысленных размышлений, он решил пробежаться вдоль берега реки до Гольдштайна и назад.