– Вы думаете, отец взял ключ у девчонки и пришёл в квартиру первым?
– Причём дочь об этом не знала. Иначе кинулась бы эту мразь защищать. Как узнал, неважно.
– А может, неважно и всё остальное? Я Царёва как отец понимаю.
– А я мать и бабушка! И не могу рисковать жизнью детей и их матери! Вы знаете, что их дверь нынче ночью подожгли?
– А нечего было вам бабку пугать!
– А нечего было детей пугать и матери нервы трепать!
Они так орали, что секретарша просунула нос в дверь: «Может, чайку?» Оба отмахнулись, и она поспешно захлопнула дверь.
– В общем, я иду к Царьку и говорю ему, что всё знаю.
– Ага. А он новым ножом делает вам харакири.
– Я всё-таки надеюсь, что он меня послушает и оградит Наташу от злых языков.
Встала и вышла из кабинета.
Марья Кузьминична была уже на полпути к выходу, когда полицейский выскочил из кабинета и заорал вслед:
– Глупая старуха!
– От юного новобрачного слышу!
Парни в дежурке прыснули.
Марья Кузьминична шла быстро, понимая, что если задумается, то сдуется. «А на что я надеялась? – подумала с горечью. – Правосудие – для нас. Вот если бы Вова Кольку убил или, положим, Олег, или старый сосед Шумовых, их бы сходу закатали. И улики бы поискали. Или подделали. А тут отец города, слуга народа!»
Калитку открыл охранник:
– Приглашали?
– Ты пригласишь. Доложи Царёву, Огородникова Марья Кузьминична по его душу явилась.
Доложить он не успел. Видно, сигнал какой-то получил, потому что махнул рукой и входную дверь. А второй охранник, открывший дверь, махнул рукой налево: проходите!
– Значит, Огородникова Марья Кузьминична? По мою душу?
– Она самая, Серёжа. А есть она у тебя?
– Что?
– Душа у тебя есть?
– Вы меня исповедовать пришли?
– Не поп, не имею права. А то спросила бы: что чувствует убийца?
– Чем докажешь?
– А кому доказывать? Тебе? Мне? Так мы с тобой и так всё знаем.
– А если я убийца, что же ты меня не боишься?
– Да, один раз через это переступивши, на следующий раз решиться легче. Только вот… мальчики кровавые в глазах блазниться не будут?
– Какие мальчики? Я извращенца убил, паскуду, растлителя малолетних, мир от нечисти избавил!
– А заодно подставил мать с двумя малолетними детьми. Бабка Шумова скандалы закатывает, Наташу обвиняет. Подростки её квартиру пытались ночью поджечь.
– Чего ты хочешь от меня, тётя Маша? Ты не понимаешь, что пришла сюда своими ногами и в целости, а выйдешь в мешках и по частям? Неужели не боишься?
– Как не бояться? Только за Наташу с детьми я больше боюсь. Да и подстраховалась я. Думаешь, никто не знает, что я к тебе пошла?
– Ха! – засунув руки в карманы, Царёв прошёлся по комнате и остановился у окна. Оперся руками на подоконник и замер. Потом повернулся к ней и спросил. – Тебя эта сука продажная послала?
Марья Кузьминична с трудом выбралась из кресла. Вроде, нормально сидела, а ноги затекли от напряжения. Подошла и глянула в окно. У тротуара стояла большая чёрная машина, привалившись к ней, стоял и курил Иван Иванович.
– Меня, старуху, может послать только плохо воспитанный человек. И только туда, куда всех посылают. А сюда я пришла по своей воле. И против его воли.
– Давай телефон!
Она пожала плечами и достала из сумки телефон. Царёв недоумённо повертел в руках простенькую модель, заглянул в сумку и стремительно вышел. Марья Кузьминична увидела, как он лёгкой походкой вышел сбоку, видно, из калитки, подошёл к автомобилю и заговорил с полицейским. Потом Иван Иванович открыл дверцу. У неё сердце оборвалось. Но он только наклонился, достал что-то и вновь дверцу прикрыл. Сигареты. Закурил, протянул пачку Царёву. Тот пожал плечами, повернулся в сторону дома и помахал ей рукой. Она отодвинула штору из органзы, помахала в ответ и снова её задвинула. Царёв повернулся и так же стремительно ушёл. Иван Иванович посмотрел ему вслед, а потом привалился к автомобилю и как-то вяло махнул рукой в сторону окна.
– Как тебе это удаётся, тётя Маша? – войдя в комнату и снова усаживаясь в кресло, спросил Царёв. – С ним же всегда можно было договориться!
– Понятно, – улыбнулась совсем успокоившаяся Марья Кузьминична. – Машина у него крутая, явно не на зарплату купленная. Первой жене и дочерям квартиру оставил. Молодой жене и маленькой дочери сейчас дом строит. Коррупция, блин. Затягивает. Но соучастие в убийстве – на это решиться труднее. То есть на Кольку Шумова он готов был подписаться. Сказал, что как отец тебя понимает. А вот меня расчленять вместе с тобой отказался.