Сандра лепетала о маме, о брате, о том, что семье нужны деньги. Что эта работа ей никогда не нравилась, но она с первого курса подрабатывала, иначе не прожить. Что, когда два года назад её пригласил Георгий, сразу стали жить лучше. А потом у него стал портиться характер…
– Подожди, они же знают, что над тобой этот тип измывается? Я вижу, у тебя по всему телу синяки разной степени давности. А на бедре – ожоги от сигареты. Ты что, мазохистка?
– Да я бы от него по снегу босиком ушла! Но мы же кругом должны!
– Лечение за границей?
– Ну, мама ездила, да. А ещё Серёжа… он в школе учился неважно, его пришлось на платное в институт… и ещё приходится за каждый экзамен платить…
– То есть не тянет? Зачем тогда деньги тратить?
– Но ведь его тогда в армию…
– Погоди! То есть чтобы он от дедовщины не пострадал, они тебе дедовщину в семье устроили?
– Что вы такое говорите…
– Мамаша твоя – типичный старослужащий. Чтобы сынулю не тронули, отдала тебя на растерзание. Ты со своим дипломом врача вполне можешь себя прокормить. А этим упырям нужно твою кровь пить. Бросай, а?
– Я не смогу. И дома станет совсем невозможно. Он же… ну, Георгий… он будет ходить…
– Не пускай.
– Мама впустит.
– Да, ты такая овца, что будешь уступать бесконечно.
Марья Кузьминична тяжело задумалась. Потом хлопнула ладонями по коленям и поднялась:
– Вот представь себе, твоя сегодняшняя глупость удалась. Что скажет твоя мама?
– Дура!
– Кто?
– Это мама скажет: дура! Она всегда так говорит!
– Значит, так. Ты умерла сегодня в шесть часов вечера. Начнёшь жизнь заново.
– Как? Где?
– В деревню хочешь?
– А что я там?
– Сначала просто поживёшь. Без мордобоя, без оскорблений. А там видно будет.
– А мама, Серёжа?
– Мама пенсию получает?
– Нет, что вы! Ей только 47!
– Значит, заработает.
– Что она там зарабатывает, в её конторе!
– Ну, поумерит аппетит. А Серёжа твой в армию сходит, потом на работу устроится. Ты тоже работать будешь, но на себя.
– Кем?
Марья Кузьминична прошлась по комнате. А, была не была! Не зря же она, вынув деньги Тины из бочонка, не показала никому её документы. Не хотела, чтобы родные, если они живы, узнали о её преступлении и гибели. Пусть лучше думают, что легкомысленная девчонка умчалась куда-то далеко за лучшей жизнью!
– Ну, диплом врача на новую фамилию я нарисовать не смогу. Но вот фельдшера у меня имеется. Устроит?
– Да какой из меня врач, я интернатуру с трудом одолела, то съёмки, то показы. И два года прошло, как я диплом получила. Фельдшером в самый раз… а вы серьёзно?
– Паспорт на имя Кузнецовой Алевтины Ивановны, двадцати двух лет от роду, диплом Харьковского медицинского колледжа, СНИЛС, страховой медицинский полис. Она блондинка была. Пойдёшь на такую жертву – перекраситься? До утра послезавтрашнего продержишься?
– У меня показ завтра. Ой, а шея?
Она вскочила с кровати и бросилась к зеркалу:
– Ужас!
– Ну, раз девушка о внешности забеспокоилась, значит, кризис прошёл. Иди к себе в номер, делай примочки. Видишь, холодные немного красноту сняли. Но, конечно, совсем не пройдёт. Завтра теплом будешь лечиться. И вот тебе – это у меня мазь от варикоза. Будешь мазаться. А в люди придётся выходить либо с косыночкой на шее, либо с каким-нибудь украшением типа ошейника: ну, там бархатная ленточка с висюльками… что там у вас носят, в вашем шоу-бизнесе? Оттянись напоследок перед тем, как в деревне в калоши обуваться.
– Ой, надо же купить одежду деревенскую! У меня каблуки, пальто – всё такое, что в обычной жизни я даже в Москве носить не стану. А уж в деревне…
Сандра выгребла из сумки деньги и выложила их на стол:
– Вот, насколько хватит.
– Давай размеры запишу, Аля. Теперь тебя так звать будут. И вечером тогда выбери время завтра, зайди.
С утра Марья Кузьминична посетила поликлинику, очень быстро прошла стандартное обследование и отправилась на вещевой рынок. С неохотой подбирала одежду для девушки: недорогой пуховик, джинсы, сапоги, спортивный костюм, бельё. Денег было вполне достаточно, но Марья была почти уверена, что девушка передумает. Покупая себе куртку, наткнулась на что-то знакомое. Пригляделась: пальто одно к одному как у Пани. Вытащила из кипы барахла, наваленного на прилавок. Даже с этикеткой. Да ничего себе, 1996 год! Засмеялась. Продавщица кинулась к ней:
– Ну да, старая вещь, я и не скрываю. Мамаше давным-давно купила. А она так и не собралась подшить. Она у меня грузная, но маленькая. Так и пролежало на антресоли. Но это не ваш размер.
– Соседка моя в таком ходит. Оно потрёпанное совсем, а она с ним никак не расстанется. Ну-ка, прикину… кажется, один-в-один. За сколько отдадите?