– Если куртку возьмёшь, пальто пойдёт в придачу!
У входа на рынок купила фонарик, от Ссёлок придётся идти в сумерках. В номере поставила его на зарядку, бросила покупки и пошла к Воловым, предварительно позвонив. Соврала, что только сегодня приехала и уже уезжает. За обедом болтали о том, о сём. Марья Кузьминична удивилась, что в квартире очень тихо.
– Так умерли соседи, – сказала Марина. – За последние полгода тот отсек обезлюдел. Сначала Шура опилась… ну, ты помнишь? – Марья кивнула: скандальную Шуру не запомнить было невозможно. – Ну, а потом старик Егоров отмучился. А бабку его сын в Москву забрал, там у них второй народился, невестка на работу вышла, свекруху на хозяйство бросили. Тихо в нашем подъезде. Здесь мы да соседка, наверху в каждом отсеке по одной семье. Две квартиры куплены, но пока не ремонтируют и не въезжают. Слух прошёл, что пойдём под снос.
Марья Кузьминична уже протянула руку к кнопке кодового замка, но вдруг остановилась. Вспомнила, как прошлой зимой затаскивала пьяную Шуру в квартиру, а вредные Егоровы не открыли входную дверь. Она вернулась на площадку первого этажа, вынула из сумки связку своих ключей и сунула в замочную скважину тот, что от сарая. Подошёл, как и в прошлом году. Включила свет и огляделась: справа дверь в квартиру Егоровых, слева в конце коридора – Шурина дверь. А перед ней вдоль стены – старинный кожаный диван с твёрдыми валиками и деревянной полочкой на спинке. «Хорошее убежище», – кивнула сама себе, выключила свет, закрыла замок и пошла в гостиницу. По дороге ещё затоварилась в аптеке. Провизору пояснила:
– В нашу деревню, как вода от осенних дождей поднимется, медицинская помощь не доберётся до ледостава. Живём на горушке, окружённой водой и трясиной. Даже вертолёту сесть некуда. Так что, милая, сделай мне набор лекарств и инструментов на все болезни.
– Тогда и хирургический набор на случай аппендицита, – хмыкнула та.
– Могу и аппендицит вырезать. Но лицензии не имею. Закончила то же здешнее медучилище, что и ты. Только лет на тридцать раньше.
– Ну уж, тридцать, – засмущалась польщённая провизорша. – От силы лет двадцать.
«Десять – пятнадцать», – подумала Марья Кузьминична, но эту мысль оставила при себе. Главное, что контакт налажен. Женщина расстаралась, предлагала новинки, о которых пенсионерка не знала.
Вечером легла ближе к полуночи. Сандра, как она и предвидела, не пришла.
Ночью проснулась от постороннего звука. Было непривычно темно. Она не сразу сообразила, что сквозь шторы не пробивается свет от уличных фонарей. Щёлкнула выключателем ночника, свет не зажегся. Снова какой-то писк за дверью. Встала, включила телефон: час быка, начало третьего. Подсвечивая им, открыла дверь. Привалившись к стене, у двери сидела Сандра. Марья Кузьминична подхватила её под мышки и затащила в номер:
– Что же ты раньше не пришла?
– Я… лежала… на полу…
До неё не сразу дошло:
– Без сознания, что ли? Опять ударил?
Сандра засмеялась каким-то лающим смехом:
– Не ударил. Избил.
Марья Кузьминична догадалась вытащить из розетки фонарик и осветила девушку:
– Боже! Я вызываю скорую и полицию!
– Не надо. Я потом всё равно откажусь. У меня воли нет давно…
– Ладно. Сделаю что смогу, – и забегала, приговаривая. – Нехорошо это, обмываю тебя на полу, как покойницу.
– Так я же вчера умерла, – тихо засмеялась Сандра.
– Стоп. Глубоко не вдыхать, кашлять и смеяться на малом выдохе. Не исключено, что рёбра сломаны.
– Не-е. Трещины в худшем случае. Я знаю, как это…
– Что, уже ломал? Убить тебя мало за всё твоё унижение!
За окнами замигал свет. Следом включился ночник над кроватью. Марья Кузьминична включила люстру и ахнула: чёрные волосы девушки на затылке слиплись от засохшей крови.
– Что же я делать с ними буду! Ой, тут рана глубокая! Надо концы сшивать, значит придётся этот участок выстригать. А сначала перекисью размачивать.
– Это долго. Обрежьте их совсем. Наголо!
– Ты что?
– Вы же сказали, что перекрашивать надо. Свои-то у меня рыжие. А эти – и крашеные, и наращенные. Кругом не свои. И потом… в таком виде я уж точно ему не нужна.
– Ага. Если только в качестве боксёрской груши. А ведь, действительно, корни на миллиметр светлые, – бормотала Марья Кузьминична, подрезая волосы. – Слушай, неровно получается. Можно, я бритвой?
Как ни старалась аккуратно действовать вокруг раны, но кровотечение возобновилось. Хорошо, что она не оставила закупку аптечки на последний день! Побрызгав обезболивающим спреем на рану, она сказала: