– Ладно, в гору хоть затащу…
Лихо пошёл, так что женщины за ним не успевали. Когда простились и впряглись в сани, Марья Кузьминична крякнула:
– Да, хороши бы мы были на этой горке!
– А я говорила, зачем столько картошки? (Кроме сумок с одеждой, которую Марья Кузьминична брала в поездку, они прихватили кое-что из содержимого подвала для Али).
– Ладно, Аля, дотащим! Я с тобой хочу поговорить опять о том же… не пора ли тебе возвращаться? Третий год под чужим именем живёшь!
– Зачем? Тётя Маша, мне здесь очень хорошо!
– Хорошо по сравнению с твоим прежним личным адом. Но с точки зрения молодой современной девушки с дипломом врача сидеть в деревне и выдавать таблетки от головной боли, промывать желудки при отравлении алкоголем, ставить клизмы старухам, делать уколы хроникам – это прозябание! Это не жизнь, это смирение перед жизнью! Я думала, ты передохнёшь в деревне, придёшь в себя и оживёшь! Надо возвратиться, чтобы твёрдо сказать своим мучителям, что прежнего рабства не будет, восстановить документы и начать жить. Подтвердить квалификацию, работать врачом, пусть не в Москве, а в городке типа нашего Пружинска. Копить на квартиру, дружить, влюбляться, ошибаться! А в деревню приезжать на недельку раз в год по дороге на море. Это место для доживания. Ещё лет десять – и Второго Рясова не будет, вымрет.
– Но Ссёлки-то останутся!
– Ох, Аленька… я тебе ведь говорила, по чьим документам ты живёшь. Да, хозяйка их похоронена, и на памятнике значится «Неизвестная». Я не потому её документы припрятала, что использовать их собиралась, а потому что хотела скрыть от её родителей её постыдный конец. Пусть не знают о том, что она без сомнений согласилась на многие убийства ради денег. Судя по поведению, ей кровь людскую не только в шприце видеть приходилось, закалённая была. А вдруг кто-то из прошлых подельников вздумает её искать? А вдруг разыщет по регистрации тебя кто-нибудь из родных и спросит, откуда у тебя документы их кровиночки?
– Ладно, тётя Маша, доживу до отпуска – решусь съездить к матери и забрать документы. Явлюсь в полицию, скажу, что в заброшенной деревне жила. Без подробностей. Надеюсь, что как за два с половиной года Тину никто искать не кинулся, так и до лета спокойно пересижу.
– Ну, а если кто появится, поможет обычное враньё: «Я – не я, фамилия не моя, а бывшего мужа. В колледже вместе учились? Да, была в параллельной группе Тина, может, и Кузнецова. Сроду не знала, что Тина – это Алевтина». Она блондиночка крашеная, мелкая, едва тебе до уха.
Так Марья Кузьминична на месяц выпала из жизни Второго Рясово.
Неделю днём светило солнце и стучала капель, а ночами подмораживало. А потом резко потеплело. В один из таких дней фельдшер Алевтина Ивановна терпеливо объясняла бабке Макаровой, что на двери объявление точное, что надо в четверг прийти на укол до девяти часов, а то потом она уедет в Павловские выселки. И что нет, позже она не может, потому что её обещал шофёр автолавки до мостика подбросить, а он ждать не будет. Тут в ФАП зашёл Зимин.
– Дядя Гоша! Сто лет не видела! Как вы здесь?
– Да вот, приехал из Новогорска, бабку свою в санаторий отвозил, а тут говорят, вода пошла. Звоню Тимофею, а он отвечает: не просто пошла, а аж рычат пороги. Придётся назад возвращаться и у сестры пережидать.
– Да, снега много, тает резко. Но зачем возвращаться? Может, ещё притормозит весна, и проскочите. Поживите у меня.
– Да неудобно как-то.
– Чего там «неудобно»! Вы мне заодно розетки и выключатели поправите, а то электрика не дозовёшься.
Весна не притормозила. К четвергу поток только усилился, а поля почти освободились от снега. Без десяти девять Аля закрыла дверь и поспешила к сельской администрации, где она договорилась встретиться с водителем автолавки.
Так получилось, что за два года она была в Павловских выселках только второй раз. Но теперь придётся сюда добираться чаще: одна женщина с рассеянным склерозом и один новорождённый. Заодно посетила ещё двоих с инвалидностью. Бабулям никакой медицинской помощи не требовалось, но они страшно довольны были вниманием к своей особе. Последний визит затянулся сверх всякого приличия, вырваться удалось с трудом. Бабуля в далёком прошлом, когда ещё в Ссёлках была средняя школа, преподавала там географию. Когда Аля сказала, что опаздывает на автобус, пациентка удивилась, мы, мол, старые, и то в Ссёлки пешком ходим. И показала: видишь, через поле две бабки ползут? Иди им навстречу, тропинка тут протоптана одна – до имения. У бабок спросишь, открыты ли ворота. Если открыты, там в ограде одна пика выломана, ты худенькая, легко пролезешь, там путь будет получше, там гравиевая дорожка. А если скажут, что закрыта, пойдёшь по тропинке вдоль ограды. Там, конечно, грязновато, но пройти можно. А от ворот имения уже зады Ссёлковских усадеб видать. Пойдёшь через болото к кладбищу. И ничего там не трясина, в плохих местах народ давно камни выложил. А ходу дотуда тебе, такой молодой, час, наверное.