– Там хороший отпечаток шин. Наши приедут – снимут. А Алевтина где?
– Спит.
– Как это?
– А мы не шумели.
– Ты сходи всё-таки, погляди. Женщины, они, знаешь… испугается.
Ещё через полчаса приехала бригада из Пружинска.
Утром у медпункта перебывало всё село. Зимин с соседом ремонтировал входные двери. Фельдшер с непроницаемым лицом вела приём. На расспросы любопытных баб отвечала:
– Не знаю, я спала. У дяди Гоши спрашивайте.
После обеда Зимину позвонил Тимофей и сказал, что вода уходит, что завтра можно попробовать перебраться через пороги в броднях.
– Я теперь здесь застрял как ржавый шуруп. Пока бабка моя в санатории, буду Алю охранять.
Когда Тимофей услышал, что случилось, он завопил, что сейчас же прибежит в Ссёлки. Зимин остановил его:
– Ага, аки Господь по воде яко посуху. Неизвестно, сколько продлится, пока злодеев найдут. А я свободен только до возвращения Нины. Так что сменишь меня через две недели. И бабкам нашим смотри, не трепани, а то Кузьминичне доложат. А ей и так с родными забот хватает.
После работы Аля без сил присела в кухне за стол. Зимин суетливо выставлял тарелки, рассказывая что-то. Она сказала:
– Всё как тётя Маша предрекала. Словно она этих злодеев прислала напомнить мне, что пора возвращаться.
– Аленька, что ты такое говоришь?
И она, всхлипывая, рассказала ему о своей двойной жизни.
– Вот оно что, – покачал головой старик. – Ты, значит, по документам этой бандитки живёшь? Я в то время в Новогорске с Ниной был, операция у неё была. Но вообще права Кузьминична, не дело это. Тебя на врача выучили, а ты в медпункте давление меришь. И вообще… вроде, даже статья такая есть, чужими документами пользоваться.
– Да всё я понимаю! И к лету всё равно решать бы пришлось. По этим документам мне будет двадцать пять лет, надо паспорт менять. На самом деле мне уже тридцатый…
– Ух ты, какая старая, – погладил её Зимин по головке. – Ешь, доченька, печёнку, очень мягкая получилась. Не бойся, в Москву с тобой кто-нибудь из наших поедет, сама ты так и не научилась отпор давать. Видел я, как ты перед тем охранником оцепенела. Но вообще могу тебе подсказать, как себя заставить бороться. Просто надо вспомнить тех, кто тебя любит и кого ты любишь, и сражаться за свою жизнь ради них. Я, например, за свою Нинку буду до конца сражаться… мы ведь сорок лет вместе… и она без меня пропадёт…
Голос его задрожал.
– Дядя Гоша, – обняла его Аля. – Поняла я вас! Я должна сражаться за свою жизнь, чтобы не горевали потом вы, тётя Маша…
– … и все остальные жители Второго Рясово, а также некоторые ссёлковские. Мы все тебя любим, Аленька. Не огорчай нас.
В следующий четверг был день диспансеризации. Работников ОАО «Павлищевское» рано утром погрузили на старенькую «Кубань» и в сопровождении фельдшера повезли в райцентр. Уже перед отъездом к автобусу подбежал Серёга, муж продавщицы Светки и попросил:
– Нас возьмите!
Из-за угла показалась Света, которая тащила зарёванную Кристину. Она поставила дочь на нижнюю ступеньку, увидела Алю и сказала:
– Аль, помоги, пожалуйста, к зубному Кристинку затащить. Всю ночь сегодня ревела.
Кристина завопила. Аля спросила:
– А на «Лакомку» ты им дала?
– Не дала, – выкрикнула Кристина. – Папа только на пиво просил!
– Никакого пива, – строго сказала Света. – Дома всё будет, а пока ты с ребёнком – ни-ни! А разве можно после зубного сладкое?
– Мороженое!
– Кристина у доктора спросит, что можно, что нельзя. Если скажет, что нельзя мороженое, придётся есть пирожное. Переживёшь пирожное? – спросила Аля.