- Я захватил их прошлой ночью. Вы знали, что между Паскалем и Беатрис Мератами была длительная инцестуальная связь? Когда я явился в их спальню ночью, они совокуплялись, чем несколько меня удивили.
- Увы, среди дворян такое не редкость. Запретное всегда желанно, а они делили ложе со времен нахождения в материнской утробе, так что мне не было резона лезть в это дело, покуда моя разведка находилась в умелых руках.
- Понимаю.
- А они... уже мертвы?
- Нет, - ответил Тобиус, - они живы. И будут оставаться живыми еще очень долго. По сути, я вообще не собираюсь их убивать.
- Надо же, мне показалось, что случившееся с несчастной... этой...
- Райлой Балекас.
- Да, мне показалось, то, что сделали с ней неугомонные двойняшки, вас огорчило.
- Когда обнаружил Райлу, я, наверное, едва не сошел с ума от ужаса и боли. Она некоторым образом мне дорога, и то, как с ней поступили... уверяю, они заплатят сполна.
- Верю, верю...
- Что же до вас, экселлент, то тут я еще не решил. Мне непонятны ваши мотивы.
- Хотите знать, зачем мне война?
- Вы говорили, что война - это ход банкрота.
- И не отказываюсь от своих слов. Казна Архаддира не исхудала, ибо недаром меня считают самым богатым человеком в Вестеррайхе, денежки я считать и беречь умею.
- Тогда зачем вы устроили все это?
- Ну, - Маэкарн шмыгнул носом, - тут дело скорее семейное, нежели политическое. Видите ли, мэтр, у меня есть два замечательных сына. Но только одно королевство. Но два сына. Но одно королевство. Улавливаете мысль?
- Вы боитесь, что Брудас пойдет против Церцериона, когда настанет время делить наследство.
- Я не просто боюсь, я в ужасе от самой мысли! Оба моих мальчика умны, сильны и амбициозны, и как только я умру, дворянство разделится на две половины, дабы стравить их друг с другом. Мой отец передал мне страну на грани гражданской войны, которая все же случилась и в которой я все же победил. Архаддир моим потом и кровью пришел к процветанию, я не могу позволить ему погибнуть вместе со мной. Наследие, мэтр Тобиус, именно наследие определяет место человека в истории.
- И поэтому вы решили вот так вот взять и завоевать для Брудаса отдельную страну, дабы ему не было обидно и они с братом жили в мире.
- Да, именно так. Не мог я противиться воле отцовского сердца, не мог...
- Значит, - свистящим шепотом заключил волшебник, - ради того, чтобы ваши сыновья не разругались, вот-вот начнется война, в которой погибнут, быть может, тысячи, если не десятки тысяч чужих сыновей, а также братьев и отцов? Я верно понимаю?
- Да, звучит и выглядит паршиво... паршиво оно и есть, но поймите и вы меня, я - отец, а еще я - король. Будучи политиком, ты волей-неволей учишься принимать тяжелейшие, а порой и просто страшные решения. Это отдаляет тебя от обычных норм и понятий человечности...
- Я знаю многое о потере человечности, поверьте.
- Верю.
- А что ваш союзник, король Радован, он понимает, что творит?
- Понимает ли? - усмехнулся Маэкарн Зельцбург. - Разумеется. Он искусно нагнетал напряжение в своей стране, готовил войска к завоеваниям. Авангардом его наступательной операции будут полки ильжберитских фанатиков, которые уже давно и упорно тренируются в своей провинции, наращивают потенциал в живой силе и вооружаются тем, что он им поставляет. Радован молод, умен, дерзок и амбициозен, он жаждет построить ни много, ни мало, свою империю.
- А ваши планы на будущее Марахога ему известны?
- Думаю, он догадывается о моих планах, как я догадываюсь о его. В итоге преуспеет тот, на чьей стороне окажется наш третий, м-м... соучастник.
- Шивариус.
- Да, Второй Учитель. Я уверен, что и Радован Багряный надеется перетянуть на себя благосклонность великого ренегата, и до последнего времени мне хотелось иметь на руках козырь в виде черновика и шкатулки, но, видно, не судьба. Да и сама моя жизнь уже ничего не значит, так что...
- Ваша смерть остановит военную машину?
- Что? Нет, конечно! - рассмеялся король. - Я так разогнал экономику, готовясь к войне, что даже моя казна опустеет наполовину, если все сейчас отменить! Нет! Генералы знают, что должны делать, дворянство жаждет битвы, а мои сыновья достойно закончат начатое мною дело. Церцерион завоюет для младшего брата страну, и вместе они будут решать будущее Вестеррайха. Мои мальчики любят друг друга настоящей братской любовью, и, достойно обеспечив каждого из них, я спасу свой дом от разорения.
- Ценой гибели других.
- За все надо платить, порой - очень щедро. Но оно того стоит.
- Почему именно меня вы решили использовать для устранения Дегерока?
- Глупый вопрос! Уже не раз было сказано, вы - непредсказуемый знаменатель, мэтр. Само ваше присутствие здесь говорит о том, что вы способны почти на что угодно! Задача по устранению помехи в виде Мистакора была невыполнима, но я пообещал Второму Учителю, что окажу ему помощь, и ваша непредсказуемость мне в этом помогла.
- Шивариус знал, что я работаю на вас?
- Боже, нет, конечно! Если бы он узнал, где вы, то немедля сам бы явился, чтобы вас схватить и выбить из вас книгу со шкатулкой, а мне бы не поздоровилось за укрывательство. Я решил пройтись по грани и не прогадал.
Тобиус некоторое время помолчал, обдумывая услышанное.
- Экселлент, прежде чем я окончательно уверюсь в том, что вы такое же чудовище, как Шивариус Многогранник, ответьте честно, вы не сомневаетесь в своих решениях? Вы не жалеете о содеянном?
- Нет, - твердо ответствовал король и зажмурился, готовясь принять смерть.
- Совсем?
- Нет!
- Совершенно?
- Говорю же: нет! Нет, нет и нет! Тысячу раз нет! Я делал то, что нужно ради своей семьи, и я не жалею об этом!
Внезапно сильный порыв ветра распахнул двери на веранду, и сквозь них в кабинет проник скудный свет месяца, который сверкнул на хищном лезвии штакхорна в руке серого мага.
- Мне не нужно было тысячи 'нет', - глухо произнес Тобиус, пряча топор под плащ, - в принципе, хватило бы и восьми. Желаю вам долгой жизни, экселлент, прощайте.
Ночной визитер вышел в сад, а король, словно громом ударенный остался сидеть, но потом все же вскочил и, перевернув кресло, ринулся следом.
- Постойте! Вы что, не убьете меня?!
- Убью? - Волшебник обернулся, и его страшные глаза полыхнули особенно ярко. - Зачем мне вас убивать? Смерть, экселлент, это не наказание, а побег от наказания. Вы дрянной человек, прогнивший изнутри, и я верю, что всю оставшуюся жизнь вы будете вкушать горькие плоды своих дел. Уж поверьте, я сам дрянной человек и я знаю, о чем говорю. Живите дальше и страдайте так, как страдаю я, или как безвинно страдала Райла Балекас. Я не буду настолько милосерден, чтобы вас убивать.
Тобиус бесшумно вознесся в высь ночных небес и растворился на фоне звезд, оставив короля на грешной земле в полнейшем одиночестве, растерянного и не верящего в реальность происшедшего.
Пошатываясь на неверных ногах, Маэкарн вернулся в свой рабочий кабинет, закрыл двери, нашел волшебный подсвечник и мысленно приказал ему светить постоянно. Пошарив в потайном отделении, он изъял оттуда бутыль водки и хорошо к ней приложился, после чего, изрядно повеселев, зашаркал обратно в опочивальню. Он шел и думал, шел и посмеивался, шел и строил планы, шел и прокручивал в голове пережитое приключение
Да, ведь именно это и есть приключение, когда смерть, уже казавшаяся неминуемой, все-таки минует, и ты остаешься жив! В его, Маэкарна, жизни было крайне мало приключений, здоровье не располагало к лишнему риску, а вот теперь, под старость лет... Правда, что-то не давало королю покоя, что-то шевелилось у него в голове упрямым червячком сомнений. Все-таки Маэкарн Зельцбург был чрезвычайно умным человеком, который уделял огромнейшее внимание деталям и оговоркам. Вот и теперь он думал над словами, сказанными ривом: 'Мне не нужно было тысячи 'нет', в принципе хватило бы и восьми'. Почему восьми? Что для Тобиуса Моли значила эта цифра? А что она значила для самого Маэкарна?
Король шел по своему дворцу и думал, что восемь - для него это... это... восемь - это... Он вдруг замер, и неяркий свет одинокой свечки еще сильнее исказил гримасу ужаса, застывшую на и без того некрасивом лице. Затем он бросился бежать так быстро, как не бегал и в годы своей юности. Король бежал, издавая протяжный, неиссякаемый вой ужаса и обреченности, которого никто не слышал. Он ворвался в свою опочивальню и бросился к ложу лишь только для того, чтобы обнаружить королеву Сельмару, мирно лежащую на своей половине... в то время как ее отрубленная голова лежала на подушке короля.