― Оставайся здесь. Бабс покажет тебе твою комнату, ― а потом повернулся к Нестеру. ― За мной. Живо.
― Все будет хорошо, ― заверил меня Нестер, а затем проследовал за мужчиной как послушная собачонка.
Что бы это значило? Почему кажется, что все идет не так с самого начала? И этот человек… кем он был?
Я все еще стояла там, где они меня оставили, когда снова появилась Бабс.
― Пойдем, дорогуша, ― мягко сказала она. На ее лице была добрая, понимающая улыбка. Я и не осознавала, как сильно мне это было нужно, пока не увидела ее. Я проглотила ком в горле и позволила ей отвести меня в ту комнату, в которой я, кажется, остановилась.
Мы поднялись по лестнице и повернули направо, остановившись у большой предпоследней двери в конце коридора. Она повернула ручку и отошла в сторону, чтобы я могла войти внутрь. Я была приятно удивлена тем, что увидела. Кровать с балдахином была массивной, сливовое постельное белье идеально застелено и пахло свежим стиральным порошком. С потолка свисала сверкающая черная люстра. Гардероб и туалетный столик в тон тоже присутствовали.
― Подойдет?
― Очень красиво, ― честно ответила я.
― Я тоже так считаю. Вы можете отдохнуть, если хотите. Я быстро схожу за вашими вещами.
― Спасибо, ― рассеянно отозвалась я.
Она начала закрывать дверь, остановившись, когда я повернулась в последнюю секунду, не в силах ничего с собой поделать.
― Как зовут мужчину, который тут живет?
Мгновение она изучала меня и кивнула. К какому бы выводу ни пришла, женщина оставила его при себе.
― Его зовут Джулиан. Джулиан Андреу.
Меня лишили дара речи во второй раз менее чем за час. Я кивнула в знак того, что услышала ее, и повторила вслух, как только женщина ушла.
― Джулиан.
Это имя было вырезано на моих бедрах.
Глава 5
Джулиан
Я мог пересчитать по пальцам одной руки, сколько раз что-то заставало меня совершенно врасплох. Сегодняшний раз был, безусловно, самым экстремальным и неожиданным. Мой разум работал сверхурочно, пытаясь собрать воедино все, что, черт возьми, упустил. Моргана была жива. Она была здесь, в особняке. И, насколько я мог судить, она была в добром здравии.
Томас сидел напротив меня, обливаясь потом. Он прочистил горло и поерзал.
― Я знаю, что ты злишься.
Я подавил горький смешок.
― Злость была бы сильным преуменьшением.
Я был в ярости. А он просто сидел напротив, слишком боясь смотреть мне в глаза, потому что знал, что я хочу оторвать от его тела конечности и сжечь заживо. А еще мне не терпелось, чтобы он открыл свой чертов рот и рассказал все, что мне нужно было знать.
― Это не ее вина.
― Все это только ее вина, ― выплюнул я. Но произнося эти слова, я знал, что это была ложь. Мы оба приложили руку к тому, что произошло тогда.
Я должен был быть лучшим человеком, но подвел ее. Я знал это и жил с сожалением каждый день. Вот почему некоторые люди были бы вне себя от радости оказаться в таком положении.
По натуре своей я не был эмоциональным человеком, но чертовски уверен, что прямо тогда почувствовал, как они бушевали во мне. Ураган уязвленной гордости, обиды и ярости. Мне хотелось размозжить Томасу чертову башку. Хотелось разреветься, как в тот день, когда я проснулся в больничной палате и узнал, что ее больше нет.
Контроль, которого я жаждал, в котором нуждался, как в воздухе, который я вдыхал в свои испорченные гребаные легкие, пытался ускользнуть сквозь мои пальцы, как песчинки. Я уставился на свадебную фотографию, стоявшую у меня на столе. В тот вечер она выглядела прекрасно, даже будучи невероятно сердитой и растерянной.
Не обращая внимания на жжение в груди, я взял себя в руки и заговорил с напускным безразличием.
― Она жила с тобой все это время?
― Да.
― Как?
― Это было не так уж сложно. Я держал ее подальше от Ривервью и Редвуда.
Он снова поерзал на стуле.
― Она домоседка по натуре, а мой дом почти такой же уединенный, как ваш особняк.
Таков был его простой ответ, таким же простым было решение, что разозлило меня еще больше. Я покачал головой, барабаня пальцами по столу. Все эти годы мы жили порознь, такие близкие и в то же время такие далекие. Я разговаривал с призраком, который не был реальным. О, ирония судьбы.
Я даже не узнал ее, пока не снял это уродливое гребаное одеяние. Теперь ее волосы были однотонного цвета, но выглядели такими же длинными. Кожа все еще была цвета карамели, так что она, должно быть, нашла способ находиться под солнцем. Ее чарующие глаза были такими же нежными, оливково-зелеными. Печаль все еще таилась в их глубинах. Но было в них и что-то еще, чего я не распознал.
Она постарела именно так, как я и предполагал. Была прекрасна, как всегда, сохранив юность, которой ей так и не довелось пожить.
Глядя в ее глаза, я понял, что она не узнала меня. Не имела ни малейшего чертова понятия, кем я был. Черт меня разорви, если это не было ударом в живот.
― Кто она? ― спросил я.
― Она... ― он замолчал, нахмурившись, пока обдумывал мой вопрос. ― Это Моргана. Та же девушка, какой она была много лет назад, только без груза своего прошлого.
― Груза?
― Ты не хуже меня знаешь, что ее жизнь была адом. Она была ни чем иным, как инструментом, который использовали те, кто ее окружал.
― Не для меня, ― холодно выпалил я.
Он шумно сглотнул и кивнул.
― Ты любил ее.
― Я люблю ее.
― Ты не знаешь этого. Ты не знаешь эту версию ее.
Я был в нескольких секундах от того, чтобы послать к черту все, что он хотел сказать, и воткнуть свои ножницы ему в горло.
Все же я, как прилежный студент, нуждался в каждой крупице информации о жизни, которую она прожила без меня, о причине, по которой он отнял ее у меня. Но это не означало, что я буду молчать и позволю другому мужчине диктовать, что я к ней чувствую.
― Ты не можешь говорить, что я думаю или чувствую. Она все еще выглядит так же великолепно, как и тогда, когда я с ней познакомился. Я знаю, что у нее в голове полный бардак, потому что никакая травма не исправит этот факт, и самое главное, она все еще моя жена. Я любил ее тогда и, даже если хочу выбить из нее все дерьмо прямо сию секунду, люблю ее сейчас.
Он вытащил из кармана платок и вытер лицо.
― Все это может быть правдой. Более того, я верю тебе. Но полюбит ли она тебя в ответ? ― подняв руку, чтобы остановить меня, он продолжил: ― Я не скажу тебе, почему сделал это. Пока нет. После этого я мгновенно стану тебе не нужен, а я не уйду, пока не буду уверен, что с тобой она будет в порядке.