— Много ли? — спрашиваю я. Вслух, гарнитура переведёт.
«Живых — до тридцати человек в поле зрения. Трупы».
— Оставьте мёртвых. Тоннель обесточен?
«Герберт сообщает: на путях трупы убитых электрическим разрядом, но в настоящее время тоннель обесточен, вибраций от близко проходящих поездов не слышно. Выводим людей на следующую станцию, босс».
— В какую сторону? — спрашиваю я.
«К „Королевской Площади“, босс. Всё идёт хорошо. Через пять-семь минут мы перекроем доступ на станцию — можно будет запускать через вестибюль углекислый газ и подавить пламя».
Вальтер рядом со мной напряжённо слушает. Говорю для него:
— Ребята выводят людей по тоннелю, в сторону «Королевской Площади». Они собираются перекрыть герметичные створы, чтобы пожарные могли потушить огонь углекислотой. Мне сообщат, когда всё будет готово.
— Как они прошли? — поражается пожилой пожарный. — Не могли они пройти. Не может человек туда пройти, даже в маске и защитном костюме — они уже мёртвые.
— Они в порядке, — говорю я. — Они у меня особые ребята.
И слышу, как Клодия сообщает: «Босс, створы закрываются. Газ можно будет пустить через минуту. Скорее всего, прервётся связь…» — и сигнал исчезает.
— Всё, — говорю я. — Можно гасить огонь, не опасаясь убить людей. Живых вывели, надо встречать группу на Королевской Площади.
Я иду к вертолёту. Мне надо встретить ребят, а с пожаром здесь справятся и так. И диспетчерам метро сообщат — это уже просто.
На станции «Королевская Площадь» вход блокирован, на перронах — медики, спасатели, как-то просочившийся типчик с фотокамерами. Тоннель, по которому движутся мои ребята и спасённые люди, обесточен целиком; его пытаются подсветить прожекторами, но я объясняю: у ребят есть фонари.
Помехи внутри тоннеля так сильны, что я вообще ничего не слышу, хотя слушаю каждую минуту. Время тянется нестерпимо долго. Рядом со мной уже поговаривают о том, что «не может быть» — не иначе как уверены, что я общаюсь с голосами в собственной голове.
— Они бы не смогли даже войти, — говорит, наконец, медицинская дама — её внешность я использовал бы для работы над боевой машиной. — Около тысячи градусов, кислород фактически выгорел… Не знаю, чего мы ждём.
Но тут я слышу писк машинного кода и бесстрастный голос перевода:
«Наконец-то удалось связаться с вами, босс. Мы приближаемся. Находимся в семистах-восьмистах метрах от платформы „Королевская Площадь“. С нами пятеро детей, женщина, отравленная угарным газом, и шесть обгоревших, один — очень серьёзно. Организуйте помощь, босс».
Клодия моя, Клодия. Сердце моё. Приказала боссу, сидящему в тылу, пока её группа сражается.
Я распоряжаюсь.
— Только что получил сообщение от ребят. Отравление угаром, тяжёлые ожоги — нужно реанимационное оборудование. Спускайте скорее, ребята на подходе.
Две трети медиков срываются с места и занимаются делом. Бронированная дама смотрит на меня уничтожающе:
— Вы бредите.
Но тут МЧСник кричит, что видит свет в глубине тоннеля. Спасатели бросаются навстречу Галатеям — и я.
Конечно, они не в порядке, мои ребята. У них опалены волосы, ресницы, кожа. У Рыжика содран кусок дермы со скулы, под запёкшейся вишнёвой краской поблёскивает металл черепа. У Клодии, радости моей, закрыт правый глаз — почему? Повреждён сканер? Мне не нравится походка Кевина, кажется, он прихрамывает.
А с людьми всё хорошо — Галатеи вытащили всех уцелевших. Герда несёт троих детишек — двух в руках, одна маленькая девочка висит у неё на спине, обхватив торс ногами, как обезьянка. Аристократ держит на руках обгоревшего полицейского — в прокопчённых лохмотьях едва угадывается форма. Отравившуюся женщину вынес Кевин — она дышит в его ладонь с кислородным фильтром. Остальные цепляются за ИскИнов, но идут более или менее сами.
Их встречают, раскидывают носилки, выхватывают кислородные маски, вытягивают иглами жидкость из ампул, плачет молоденький коп, с обгоревшего срезают одежду, принимают у ИскИнов малышей. Те спасённые, которые в состоянии передвигаться и мыслить, осознают, что оказались вне опасности — и изливают на ребят потоки благодарных слёз.