Да, покойный князь начинал с изложения своего собственного христианства, сокращенного и облегченного, а Хотену близкого уже тем, что не пугал он загробными муками. Учит князь Владимир своих сыновей, что заслужить милость Божию не трудно, и не требуется для этого ни отшельничества, ни в чернецы идти, ни даже голода в посты. Постигни умом и сердцем величие Господа и всевластие его, творца всего обилия земных овощей и животных, созданных на потребу человеку, да покайся искренне в своих грехах. Ибо грехи, накопившиеся за день, можно избыть ночным земным поклоном да молитвой. Не знаешь длинных молитв, не беда, повторяй самую короткую, Иисусову, «Господи помилуй», особенно когда едешь куда верхом, а поговорить о чем-нибудь дельном не с кем. Тогда уж лучше «Господи помилуй» твердить, чем думать в пути о всякой чепухе. Вторая заповедь – помогать убогим, нищим, сиротам, третья – никого не убивать, разве что на войне. Удерживаться нужно от пустых клятв, не присягать по-пустому, а уже если кому или в чем поцеловал крест, то держаться своего слова.
Всё это только для князей и годиться, для простого человека мало в том учении толку: где уж ему убогим помогать, если он сам убог… Что же касается глубины богословской, то Хотен только улыбнулся, представив себе, как поиздевался бы над столь легким путем в царствие небесное покойный его отец духовный, схимник Феоктист. Да и более осторожный отец митрополит Клим не оставил бы тут камня на камне, пожелай о том заговорить. А вот и о земных делах уже вписано, об имении, ближе к нашему делу: всё, что ты, Господь, нам дал, «не наше, но Твое, поручил его Ты нам на мало дней. И в земли не хороните, то для нас великий грех». Что? Как сие разуметь? Старый князь хочет сказать, что сокровища даны ему временно, а принадлежат они Богу, и тут же запрещает прятать их в земле. Понять его можно: зарыть клад в землю, это для язычника отдать его на хранение великой Матери-Сырой-Земле – а уж она в воле и вернуть сокровище тебе в урочное время, и поглотить, приняв его как жертву себе. Поэтому зарывать клад в землю и есть великий грех для христианина.
Однако как этот запрет совместить с тем, что старый князь сам схоронил в земле клад для потомков? Может быть, свой клад он спрятал в озере? Отпадает, потому что внуку Мономах говорил о сидящих у клада мертвых сторожах, да вообще у князя Изяслава не было сомнений в том, что клад именно закопан… А что, если в этом запрете как раз и спрятано указание? Как в языческом пожелании охотнику «Ни пуха, ни пера!», когда, наоборот, желают, чтобы добыл птицу… Попробовать, что ли, прочитать сзади наперед? Как оно там точно? Ага, вот: «И в земли не хороните, то ны есть великъ грехъ». Немало потрудился Хотен, пока на воске не вырисовалось: «ХЕРГЪКИЛЕВЬТСЕЫНОТЕТИНОРОХЕНИЛМЕЗВИ». Начало заставило читателя усмехнуться, а во всем остальном Хотен только что и сумел найти, что "лев" да "инорох" (единорог?). Не дай Бог, если это и есть указание на место, где зарыт клад! Ведь придется искать церковь или терем, украшенные этими двумя изображениями, а кто разрешит под ними копать?
Попечалился, пожурился Хотен, да и сел читать дальше. Смотрит – стало трудно глазам. В чем дело? А уж за окном темнеет. Снова зажег он свечу и уж больше не отрывался от чтения до глубокой ночи.
Теперь покойный князь, как добрый дедушка, давал полезные советы, да только опять-таки полезные больше для князей: «На войну выйдя, не ленитесь, не надейтесь на воевод». А на кого ж тебе надеяться, как не на себя, если ты сам себе воевода? Правда, дальше уже и всем дружинникам хорошо бы послушать. Ведь осуждает князь тех, кто на войне потакает себе в еде, в питии или в спанье. Сторожей, по его разумению, князь должен сам расставлять, самому расположиться среди воинов, и долго не спать, а встать рано. Да и вообще доспехи с себя снимать можно, только хорошо оглядевшись: ибо внезапно человек погибает. Уж с чем с чем, а с этим последним советом Хотен теперь вполне согласен.