И сегодня, в стылое сие предвечерье, на любимой своей охоте, он не изведал никаких предчувствий, ни плохих, ни хороших. Правда, впоследствии Хотену довелось, вспоминая тот вечер, пару раз и задуматься, уж не означали ли сами сии раздумья о предчувствиях (верит там он в них или не верит), что было ему всё же свыше предупреждение о скором повороте в судьбе.
А судьба его после выздоровления складывалась вполне благополучно, хотя, быть может, и скучновато. Тогда, три года тому назад, Хотена, сознание потерявшего и в луже крови, обнаружил слуга его, холоп Анчутка. Верный Яхонт убежал во время покушения от убийцы и чудом каким-то наткнулся в ночном Подоле на Анчутку. Тот, возвратившись после разведки у своего бывшего хозяина, купца Саида, на Новый двор, всё еще в кольчуге, которую получил от Хотена вместе с заданием, встревожился, понятно, не найдя Хотена на условленном месте, и поскакал его искать. Не растерявшись, слуга-персиянин наскоро перевязал раненого и отвез его к волхву Твориле, которому вместе с помощником его Говоруном и удалось выходить незадачливого сыщика… С постели Хотен встал совсем другим человеком – вот только вопрос, лучшим ли?
Если и раньше был киевский емец не бог весть каким благодетелем человечества, блюл, как мог, свою выгоду, однако при том и совесть пытался не потерять, то с ложа болезни поднялся убежденным и законченным себялюбцем. Прямо скажем, обстоятельства могли только утвердить его в таковом умонастроении. Правда, заветную шкатулку с благодарностью хана Бельдюза за возвращенного арабского коня не нашел в роковую ночь вор-убийца, да и роскошный наряд, подаренный в свое время князем Изяславом, Анчутке удалось отстирать от крови. Всё остальное было из рук вон как худо. Должность походного мечника уплыла от него во время болезни, равно как и благорасположение великого князя Изяслава, сыск по делу об убийстве Игоря Ольговича заглох сам собою, а рассказ об этом преступлении, обеляющий великого князя, хитроумный боярин Петр Бориславович вписал в свою летопись, обойдясь и без подсказок емца. Да и что мог он тогда подсказать, валяясь колодой на перине, набитой лекарственными травами?
А поднявшись с той целебной перины и щедро наградив за лечение Творилу, Хотен вроде как и забыл, что в горячке выздоровления собирался отпустить на волю верного Анчутку безденежно, и тот остался до времени в холопах. Пересчитав оставшиеся в шкатулке куны, славный емец пробурчал: «Пора козу на торг вести». Махнул рукой и послал Анчутку за свахой. Настала пора продать свою свободу, а взамен укупить непродажной женской ласки и домашнего уюта.
Однако Хотен не был бы Хотеном, если бы не попытался и тут схитрить, оставив за собою хоть тень холостяцкой свободы. Отбыл все свадебные обряды и под венцом в церкви постоял, однако, как ни уговаривал его тесть, богатый купец Корыто, поставляющий лес на все киевские постройки, так и не согласился обвести в добавок невесту вокруг куста, подтвердив церковный обряд бракосочетания еще и старопрежним, прадедовским.
Так или иначе, но сделка была совершена, и вот теперь Хотен владел немалой собственностью – полученной в приданое усадьбой под Киевом, на левом берегу извилистой Лыбеди. Враги с этой стороны к Киеву на его памяти не подступали, а в случае чего недалеко было и до моста, а там и до Золотых ворот. Сразу за усадьбой начинались лесные дебри, кормиться можно было бы одной охотой и рыбной ловлей. А воздух какой чистый, лесной! Для ребенка (а имелся уже и наследник, двухлетний Бажен, в святом крещении Феодор) места нет здоровее…
– Эй, хозяин! Так вабить?
– А будто сам не видишь? – очнувшись, завопил Хотен. – Давай ему!
Сокол уже вовсю терзал свою добычу: распробовал, небось, вкус крови. Перс Анчутка ловко подменил зайца вабилом, и птица, нимало не поколебавшись, отвлеклась от здоровенного длинноухого и, заклекотав, вцепилась в жалкий кусочек мяса, привязанный между двумя сшитыми крыльями куропатки. «А будто мы, мужи, лучше? – усмехнулся Хотен. – Только помани нас чем новеньким, всё бросим, что в руках уже имеем, хотя и доброе что, помчимся сломя голову».