Рыся под посольским значком на безупречно ему послушном белом Сфандре, тяжко вздыхал посол, поглядывая на гриву щедрого княжеского подарка: очень было похоже, что молодые своенравные кони, чувствуя болезнь всадника, именно поэтому не желают его слушаться. Конечно же, после почти бескровной победы князь Изяслав смотрится молодцом, однако недуг, если примета с жеребцами верна, просто спрятался на время. Хотен перекрестился: он не боялся смерти и страданий от ран, нанесенных оружием или каким иным орудием видимым и понятным, однако болезни, неведомо откуда берущиеся и неизвестно каким, внутренним огнем сжигающие человека, вызывали в нем темный ужас.
А день был чудесный, будто природа и сама готовилась праздновать Великий День Христов, Пасху. Днепр сиял под солнцем, даже и до прибрежной дороги доносилось плесканье рыбы, и глазу приятно было коситься на пестрые паруса плывущих к Киевской пристани купеческих судов.
Радко, который на выезде из Киева дулся, потому что не был назначен на сей раз послом, сменил гнев на милость и выехал вперед, вровень с Хотеном. Он тоже впервые сегодня оседлал нового коня, крепкого гнедого жеребца-трехлетку из конюшни Жирослава.
– Ну как, посол, сегодня не станешь ловить стрелу в нагрудник?
Выехавший налегке, в одной кольчуге и с мечом, Хотен почувствовал, что по спине его пробежал холодок. Тем не менее ответил он весело:
– Смекаю, друже, в Вышгороде нас ждут другие подарки.
И прав оказался. На сей раз посол был мгновенно впущен в Киевские ворота Вышгорода, на улицах народ, услышав, что посол из Киева от великого князя Изяслава, сочувственно на него поглядывал, раздавались крики «Слава!», «Бог и Изяслав!», а князь Вячеслав Владимирович тотчас, не успели послы спешиться и размять ноги, выслал за ними слугу.
Снова увидели они, Хотен и Радко, гридницу, полную играющих и скачущих скоморохов, только теперь князь Вячеслав Владимирович сам прогнал их и торопливо поднялся с ложа, чтобы встретить посла на середине гридницы. За согнутой спиной его уже стояли князь-приживала Всеволод и важный боярин, видимо, пресловутый Воислав. Еще успел заметить Хотен, что немецкая шпалера висит в гриднице на почетном месте, у самого красного угла. Разгибаясь после поклона и представляясь, посол спрятал ухмылку в усы: глазки у престарелого дяди Изяславова горят, вот-вот начнет старинушка потирать руки в радостном предвкушении. Что ж…
– Это ведь ты, Хотен, приезжал в доспехе Изяславовом? Тебя стрела на крыльце моем ударила, да панцирь не пробила?
Опять поклонился Хотен и начал проникновенно:
– «Отче, я кланяюсь тебе. Ибо Бог у меня отца моего Мстислава забрал, и ты мне теперь отец. Если я обижал тебя в прошлом, то теперь каюсь в сем прегрешении перед тобою и Богом. Если ты меня простишь, то и Бог тебя простит. А ныне, отче, вот, я даю тебе Киев. Приезжай и сядь на столе деда своего и отца своего».
Глаза старого князя наполнились слезами, он смахнул их рукавом и заговорил дрожащим голосом:
– Дождался, наконец-то я дождался! Нет, посол, ты скажи ему вот что: «Сыне! Помоги тебе Бог за то, что ты учинил мне сию честь. И разве меня ты ею почтил? Богу ты честь воздал. А что говоришь ты “Отец ты мне”, так ведь и ты мой сын. У тебя отца нет, а у меня сына нет. Потому будь ты мне и сын, и брат». Скажи еще, что я соберусь как можно скорее и буду в Киеве завтра, на Пасху, мы поцелуем крест друг другу и добре повеселимся.
– Прошу отпустить меня, великий княже, чтобы я как можно скорее привез твое милостивое согласие своему князю.
– Кто ж отпускает доброго вестника без подарка? – воскликнул радостно князь Вячеслав, оглянулся нетерпеливо и вдруг начал снимать с шеи золотую гривну со цветными каменьями.
С гривной и шапка полезла вверх, а с нею и накладные рыжие волосы, прикрепленные к круглой княжеской шапке, примерно, как кольчужная бармица к шлему. Шапка шлепнулась на пол, а Князь Вячеслав, с голым черепом ставший похожим на Кощея Бессмертного, захихикал, будто добрую шутку отмочил, благосклонно принял у подскочившего и нагнувшегося Радко свою шапку и сунул гривну оторопевшему послу:
– Держи уж, надевай сам – ишь какую толстую шею себе отрастил… А тебя, Радко, подарю тоже в Киеве, не забуду… Сейчас недосуг мне.
Прощаясь, Хотен попросил князя Всеволода проводить его до крыльца. Всеволод пожал плечами, но покорно покинул гридницу.
– У тебя, княже, застряла принадлежащая мне книга, «Песни Бояновы», руки Нестора Летописца, завещанная мне духовным отцом моим Феоктистом. Не знаю, приедешь ли ты в Киев завтра, посему и позволил себе обратиться к тебе сегодня.