– Слыхал я, что клад открыться может только в полночь, – пробормотал Радко, стоявший рядом.
У Хотена будто мороз по коже прошел. Он укоризненно взглянул на приятеля и признался ему негромко:
– Тут в полдень у меня поджилки трясутся, до того боюсь копать, а ты – в полночь. И как ты тогда обойдешься без костра и где возьмешь факелы? Вообще черт знает как мы собирались: и половецкого шамана не взяли…
– Где я тебе в Киеве шамана найду?
– …а на худой конец и русский волхв бы пригодился. А то бы попа прихватили. Попел бы, покадил бы – всё защита какая ни какая от мертвецов…
– Вот только попа длинногривого тут не хватало! – возмутился Радко. – «Попел бы, покадил…» А Мать-Сыра-Земля сокровище бы и заглотнула!
Хотен перекрестился. Он свистнул, подзывая Рыжка, и поехал к Прилепе, беззаботно скалящейся ему с того места, под которым, согласно мудрой записи, прочтенной отцом митрополитом, закопаны четыре мертвеца и неимоверное количество золота. Вот зубы, они у девчонки ничего, крепкие, белые…
– Что ж ты на коня взгромоздился, боярин? – спросил сзади Радко и расхохотался. – Лень стало двадцать сажен протопать – или всё-таки, чтобы сподручнее было от мертвецов утекать?
– Хрен чего от тебя скроешь, мудрец, – проворчал в ответ емец, про себя же подумал, что старый рубака тоже боится, а над ним посмеивается, чтобы скрыть свой страх.
И вот уж наступил решительный момент. Дозорные заменены, Прилепа отогнана за телеги, все свободные дружинники вооружены лопатами и кирками и сгрудились вокруг воткнутой в землю сулицы. И теперь уже один Радко остался на коне, а Хотен спешился, забросив поводья на луку седла. Молча раздвинул плечами дружинников и вытащил из земли сулицу. Потом снял с головы шлем, стащил подшлемник, стал на колени и склонил голову над тем местом, где торчала сулица. Откашлялся.
– Мать-Сыра-Земля! Велика ты и могуча, всему на тебе даешь жизнь и к себе же отживших забираешь! Не мы оскорбляли тебя, закапывая в тебя неоплаканных мертвецов половецкого племени, не мы нанесли тебе рану, чтобы спрятать в ней взятое на бою золото. Мы люди подневольные, простые дружинники, мы только хотим взять золото для его настоящего хозяина, а твою рану залечить и мертвецов похоронить по закону их племени. Пусти же нас к себе, Мать-Сыра-Земля, отдай золото мирно, отдай мертвецов, нас не пугая! Пусть будут мои слова крепче камня.
Радко крякнул одобрительно. Хотен поднялся с колен, однако остался простоволосым. Помолчав, заговорил уже тише:
– Теперь к вам я обращаюсь, степные воины! Не знаю я, какого вы племени и имен ваших славных не знаю. Простите, что тревожу ваш сон. Не мы вас убили, не мы лишили вас настоящего погребения, не мы оставили вас на страже сокровища. Мы пришли, чтобы освободить вас от сей подневольной службы, а тела схоронить по закону вашему и тем вернуть покой вашим душам. Не мешайте и вы нам взять клад, не страшите, не пытайтесь забрать нас с собой в свое подземное царство! Да будут мои слова крепче камня.
Откашлялся снова Хотен. На сей раз довольно долго молчал он, не решаясь начать.
– Послушай и ты меня, золото, спрятавшееся здесь, у наших ног! Я понимаю, что тебе лучше в земле лежать, ибо из земли ты взято было, и в землю схоронили тебя четверть века тому назад. Я понимаю, что лучше тебе лежать рядом с мертвыми телами, потому что из золота состоит подземный мир мертвых и скучно тебе служить живым. Однако мы хотим вынести тебя на свет божий, чтобы засверкало, засветилось ты на солнце, чтобы любовались тобой жены и гордились тобою мужи! Ибо скучно лежать тебе здесь, а там, под солнцем, в славном городе Киеве ждет тебя почет и восхищение! И не воры мы, не разбойники – мы дружинники князя, которому оставил тебя в наследство Владимир Мономах, обративший тебя в заговоренный клад! Мы отвезем тебя к законному владельцу, не бойся попасть в злые руки. И потому молим тебя: не уходи в недра земли, не обращайся синим огнем, золотистой злою девою или мужем-призраком, птицею-павлином или птицею Сирином, дайся нам в руки кротко и смирно. И да будут мои слова крепче камня, тверже харалуга! Истинно!
И тут обернулся Хотен к спутникам и жестом попросил поддержать его. И грянули тогда луженые глотки мужей еще дважды:
– Истинно! Истинно!
Довольный Радко хлопнул Хотена по плечу, хотел, видно, похвалить, однако тот, смахнув пот со лба и надев шлем, приложил палец к губам. Жестом же показал дружинникам, чтобы копали.
Сел мечник на Рыжка, огляделся: не дремлют ли дозорные. И вовсе не для того он сел верхом, чтобы легче удирать было: с коня за всем наблюдать сподручнее, вот зачем. Дружинники, переглядываясь настороженно, копали быстро, лопаты втыкали глубоко. Кирки не понадобились: земля оказалась достаточно мягкой. Быть может, потому и мягкой, что уже была перелопачена недавно? Не дай того бог! Хотен свесился с Рыжка, присматриваясь к вычищенному лезвиями лопат краю раскопа. Черт его поймет, однако если здесь уже и копали, то давно.