– Пора, пожалуй, должок ведь за тобой. А резы какие набежали! – ухмыльнулся Тешка. – Теперь ты суздальцам продался, так что за тебя с меня никто не спросит.
– Мне плевать… на ваши счеты-расчеты, – выдохнул с трудом Изяслав. – Я князь ваш!
– Тебя-то нам и требуется, – заявил Тешка, примериваясь. – Князь Изяслав за тебя меня со товарищи озолотит.
И вдруг они, как волки, бросились со всех сторон. Хотен отмахивался мечом, сколь мог, однако Тешке удалось перерубить золотое изображение святого Пантелеймона на шлеме Изяслава. Из-под забрала брызнула кровь. Изяслав зашатался. Тешка, торжествующе завопил и снова занес меч. Тут ярость подхватила Хотена и бросила на ополченцев. Когда опомнился, они толпились уже в двух саженях от князя, а тот, что кричал о золотом шлеме, держал правую руку на весу и ныл:
– Ты чего это, сдурел, что ли? За малым руку мне не отрубил!
– Заткнись, дурак! – ответил Хотен и продолжил. – Вы что же, козлы драные, не видите, что это великий князь Изяслав? Голов своих на плахе желаете лишиться?
– Сам дурак! А где ваши повязки? – плаксиво спросил раненый. – Повязки ваши покажи!
Хотен глянул мельком. Действительно, нет на них двоих повязок. На нем срублена, небось, а великому князю и не нужна была… Он заметил, что Тешка прищурил глаза, оскалился, присел… Отступать было некуда, и попросил Хотен спокойно:
– Княже, сними шелом.
Изяслав помедлил, поднял забрало, потом воткнул меч в землю и решительно, двумя руками потянул свой шлем кверху. Обнажил и гордо откинул назад голову, а изуродованный шлем покатился по траве. Лицо великого князя было в крови, текущей из свежей ссадины на лбу, однако не узнал бы его теперь разве что слабоумный.
– Се настоящий Изяслав! – завопил Тешка. – Бежим отсюда. Гайда!
И снова они остались одни. Изяслав, осмотревшись, присел, поддерживаемый Хотеном, на труп рослого суздальца, мечник примостился рядом на молодой траве. Раненые умолкли, только под сосною кто-то неумолчно хрипло матерился.
– Найти и повесить. Живых или мертвых, – проговорил, наконец, князь.
– С радостью, великий княже, – поклонился Хотен. – Это по моей части.
– По твоей части, говоришь? Да ты же не владеешь мечом! Как осмелился ты поступать в дружину, не научившись биться на мечах? Мечник, называется…
Хотен присмотрелся: великий князь и в самом деле шутил, надо же... Он мог бы ответить, что многие из лежащих на поле наверняка умели биться на мечах, но только разве помогло им сие умение? Вместо этого сказал иное:
– Радко обещал меня поучить, да только на твоей службе времени не нашлось. Радко… Я видел на каком-то здоровяке его панцирь!
– Радко погиб в самом начале стычки, мечник. Отбросил сломанное копье, выхватил молодецки меч, а тогда лицо у него посинело, и свалился с коня… Сердце не выдержало у старика. А ты запомни, что во время битвы, надо видеть одновременно и тех, с кем рубишься, и всё поле!
– Я видел только тебя, потому что должен был тебя оборонить, – буркнул Хотен.
И ведь правду сказал, не польстил. Не свою жизнь ведь пытался спасти. И что есть такое в этих стратегосах, в сих Александрах, мать их, Македонских, не очаровывают ли они людей какими приворотами – если ты обо всем забываешь и готов за такого свою голову сложить?
– Опять я в долгу у тебя, мечник. Мы победили, я стал на костях. А не окажись ты рядом, сам стал бы мешком костей. Горько и подумать, чем бы тогда обернулась наша кровавая победа. Ничего мы тут не высидим, мечник. Разве что я кровью изойду. Сейчас ты отдышишься и попробуешь подсадить меня на коня.
Впрочем, вскоре услышали они топот, из-за рощи появились всадники. Хотен увидел стяг Изяслава и перекрестился, благодаря бога. Они встали, при этом великий князь уцепился за плечо Хотена.
Под стягом скакал молодой князь в алом корзне и посеребряном шлеме. Изяслав, прищурился, всматриваясь.
– Кто се там, мечник? У тебя глаза молодые…
– Всеволод Ростиславич, великий княже.
– А, он… Шлем же отцовский напялил. Я уж думал: брат меня ищет… Иногда и князек-неудача на месте оказывается. Околачивался в тылу, и вот, пожалуйста, до чего кстати здесь появился…
Князь Всеволод подскакал первым, спешился и бросился к ним. На лице своего бывшего соперника прочитал Хотен неподдельное участие и жалость.
– Тебя там, дядя, все обыскались… Ни среди раненых, ни среди мертвых, ты уж прости… Боялись, что в плен к диким попал… Агафирс, сюда! Или сам не видишь, что великий князь ранен?