Подскакал и скатился с коня лекарь-сириец, принялся хлопотать над великим князем. Удивительно было здесь, на этом безымянном поле, увидеть человека, не обвешенного до пят железом.
– Не томи, Сева! Говори, как там битва? – воскликнул Изяслав, отмахиваясь от лекаря, который водой из фляги-тыквы смывал у него кровь с лица.
– Победа, полная победа, великий княже! Твое войско ударило так крепко и мощно, что враги побежали. Первыми – половцы, те даже по стреле не успели выпустить, за ними Ольговичи с новгород-северцами, а прежде всех тучный Святослав Ольгович, а там и Юрий с сыновьями. Многие завязли в болоте, их добывают оттуда пешие ратники. Одних половецких князей полонено семнадцать, а убитых еще никто не считал.
– Наших тоже? – процедил великий князь.
Князь Всеволод опасливо оглядел поле, побледнел и кивнул. Присмотрелся к Хотену и криво усмехнулся:
– Однако и досталось же тебе, емец! Еле узнал тебя. А доспех так и вовсе придется новый покупать.
– Пустое, княже! – недобро усмехнулся Хотен, припомнив Всеволодовы над собою насмешки. – Главное, что толстая моя шея выдержала. Пошли лучше мужа поискать Изяславов шлем: на нем золотой Пантелеймон, еще стащат.
– Агафирс, недотепа! Полно наводить на меня красоту, не девка! – вскричал Изяслав и скривился от боли. – Десница у меня только ушиблена, потом полечишь. А вот в бедре дырка, и в сапоге уже хлюпает. Перевяжи, и поедем. Стяг мой сюда!
И вот великий князь уже на коне, на нем чистенький алый плащ, снятый с Всеволода, молодой князь поддерживает его справа, Хотен слева. Они огибают рощу, и ветер доносит мужской голос, вроде и поющий, но срывающийся на вой:
– …ты же мир всегда любил, и с неохотою ехал воевать и вовсе не искал славы воинской. И вот ты лежишь здесь, убитый и ограбленный, и лицо твое доброе искажено смертью. А я, грешный и ничтожный, жив…
– Кто это плачет? И над кем? – оборачивается великий князь к Всеволоду. – Ты же только что здесь проезжал.
– Сие Изяслав Давидович Черниговский оплакивает брата своего родного Владимира Давидовича. Я тебя искал и не стал возле него задерживаться.
Хотену подумалось, что князь-неудача просто побоялся брать в плен матерого черниговского полководца. Потом припомнил, что в начале последней войны Давыдовичи поссорились, и Изяслав Давыдович отъехал к великому князю Изяславу. Так братья оказались во враждебных станах. Чему, впрочем, удивляться? Вон и Вячеслав Владимирович родной брат Юрию Долгорукому, а воюют же сейчас друг с собой.
Трава здесь, в сыром уже месте, успела подрасти, поэтому они, подъезжая, увидели вначале только двух оседланных коней, да еще дружинника с непокрытой головой рядом. Потом разглядели стоящего на коленях Изяслава Давыдовича, непривычно поблескивающего большой лысиной, а когда подъехали совсем близко, открылось утонувшее в камыше тело Владимира Давидовича. Гордый черниговский князь лежал в одной вышитой рубашке, только над правой бледной ногой его трепетала под свежим утренним ветерком полуразмотавшаяся шелковая портянка. Посмотрел Хотен на лицо мужа своей мимолетной любовницы – и тотчас отвел глаза. Неизвестный богатырь первым ударом рассек на князе шлем, и не дрогнула у него рука нанести второй столь же мощный удар по незащищенной княжьей голове...
– …Почему ты покинул сей мир именно тогда, когда мы повздорили, когда сражались друг против друга, а не тогда, когда бились бок о бок? Я бы смог тогда или рядом с тобою погибнуть, или сохранить тебя от рук грабителей-торков…
– Это булатной саблей. Вижу руку Кувтундея, знаменитого торческого батыра, – прошептал Изяслав, повернувшись к Хотену. И громче. – А теперь помогите мне сойти с коня.
А когда великий князь Изяслав и сам оплакал «брата» своего Владимира Давидовича (неожиданно высоким, красивым голосом) и утешил брата его родного, своего тезку, тогда заставил он безутешного Изяслава Давыдовича подняться с колен, обнял и заявил уже иным, решительным тоном:
– Вот оплакали мы брата нашего Владимира Давидовича, а теперь надо и похоронить его достойно. Садись теперь сам на коня, клади брата на носилки между двух резвых иноходцев и скачи, времени не теряя, в Чернигов. Поверь мне, что не для того ты принимал труды в сей войне в моем войске, не для того, прости меня, и брат твой голову сложил, чтобы лучший друг половцев Святослав Ольгович захватил Чернигов, где вы с братом столько лет дружно княжили. Ты поскачешь прямой дорогой, через Вышгород и опередишь тучного и неповоротливого Святослава дня на два, не меньше.
Тусклые глазки Изяслава Давыдовича зажглись прежним злым огнем. Он промолвил: