— Да. При определенных условиях.
— Ха-ха! — она грубо и насмешливо захохотала. — Знаете, если бы вы это даже и сделали, то теперь, это уже никакого интереса для нас не представляет.
Я вновь передернул плечами.
— Мне уже надоело с вами говорить. Можете стрелять.
— Стрелять я буду тогда, когда мне это будет нужно. Пока что мне доставляет удовольствие слушать вас. Позволять вам говорить, рассуждать и строить догадки относительно того, когда именно я решу убить вас и как именно.
— Так, выходит, что вы еще не окончательно решили застрелить меня? Возможно, вы примените по отношению ко мне иной способ?
— А почему бы и нет?
На ее лице вновь появилась улыбка, показавшаяся мне особенно отвратительной.
— Вы имели еще одного замечательного агента, — продолжала она, — замечательную особу по имени Кресси. Возможно даже, что помните его.
Я неопределенно пожал плечами.
— Этот Кресси был довольно приятным, и нельзя сказать, чтобы он был не умен. Подобно вам и Кэрью, этот Кресси также подвизался в роли немецкого офицера. Но ему удалось достичь кое-чего большего, чем вам, мой дорогой. Посредством подложных документов он сумел пройти на Ракетную экспериментальную базу на Балтийском побережье. Он имел приличные нервы. И его достижение было выдающимся, не правда ли, Майкл?
— Может быть.
— Но Кресси немножко поскользнулся. Совсем немножко. И это было роковым для него. Однако вас интересует продолжение истории Кресси?
Разумеется, меня интересовало причина гибели моего друга Кресси, но в не меньшей степени меня интересовала и причина не совсем понятного для меня поведения этой ведьмы. Зачем она тянет время? Чего хочет добиться от меня? Может быть, неосторожного слова, признания, указания? Может быть, подтверждения того, что Кресси действительно был наш?
— Я всегда интересуюсь, Бетина, исключая ваши рассказы о самой себе.
Она изобразила на лице гримасу.
— Ах, вот как! Вы разочаровались во мне, мой дорогой Майкл? Но вы успеете еще больше разочароваться, прежде чем я покончу с вами! А пока вернемся к нашему другу Кресси, который проделал такую исключительную работу для вас в Пинемюнде. Так вот. Однажды ночью налет РАФ был особенно тяжелым, так как противнику уже удалось раскрыть место расположения Ракетной экспериментальной базы. Ваш бедняжка Кресси в качестве капитана противовоздушной обороны нашей базы очень устал после длительного дежурства в течение предшествующих суток. После налета РАФ он отправился к себе на квартиру, бросился одетым на кровать и крепко заснул. Я была там же и выслеживала другого шпиона — француза, заглядывала во все домики, углы и щели, надеясь где-либо натолкнуться на него. Так заглянула я и в домик Кресси. Он спал, что-то бормоча во сне. Я уже собиралась закрыть дверь и уйти, чувствуя некоторую неловкость оттого, что вынуждена нарушать отдых германского офицера, но в эту минуту Кресси начал громко говорить во сне. Догадываетесь о чем, дорогой Майкл?
— Что ж здесь особенного?
— Не прикидывайтесь таким наивным. И без того, бог не наделил вас разумом. Так вот. Кресси говорил на чистейшем английском языке! А таких способностей, по нашим данным, за ним не числилось!
«Так вот как был раскрыт Кресси, — подумал я с горечью, — однако какую же цель преследует немецкая сука, рассказывая это мне? Возможно, беспредельный садизм побуждает ее оттягивать последний момент?»
Она продолжала:
— Как раз в этот момент РАФ совершил второй заход. Грохот от наших зениток и взрывающихся бомб был невероятен, Кресси зашевелился и начал, видимо, пробуждаться. У меня мелькнула мысль — казнить самой английского шпиона. Тут же, на месте? Я выхватила револьвер, но в следующую секунду пришла к заключению, что было бы более забавным перерезать ему горло. Так я и сделала: во сне его горло было таким податливым и беззащитным… Я получила самое большое удовольствие в своей жизни и вот теперь думаю, не применить ли мне такую же технику к вам.
— Мне кажется, — сказал я, начиная догадываться о назначении газового пистолета в руках садистки, — что вам будет нелегко перерезать мне горло, принимая во внимание то обстоятельство, что я далеко не во сне.
— Не беспокойтесь, я найду способ вас усыпить. — Я зевнул опять громко и довольно театрально.
— Мне кажется, что женщины вашего типа руководствуются в своих поступках не столько стремлением получить удовольствие, сколько стремлением получить пользу для дела, которому так преданы. А какая польза от моего трупа? И я уверен, что это вы уже давно поняли. Не прав ли я, дорогая Бетина?
Говорил я не очень складно, так как все мои мысли сосредоточились на приготовлениях к ослаблению возможных одурманивающих последствий выстрела газового пистолета. Даже если в нем и находился один из препарированных мною патронов, то и в этом случае он мог бы причинить мне известный вред, размеры которого я не мог предугадать. Важно было не упустить момент, вовремя вдохнуть в себя чистый воздух и отвернуться от прямого удара газовой струи в свое лицо. Одновременно я прикидывал шансы преодолеть пространство в пять ярдов, отделявшее меня от выступа стены. Этот выступ находился слева от двери, почти рядом с немецкой чертовкой.
Секунду-две гарпия молчала, а затем слегка отодвинулась от косяка двери и прохрипела:
— Правы вы или нет, я не знаю. Но я знаю, что вы паршивая английская свинья! И я вас застрелю и перережу вашу глотку!..
Все последующее произошло в таком стремительном темпе, что впоследствии я лишь с большим трудом смог восстановить случившееся.
Внезапно раздался какой-то глухой грохот в доме. Определить его характер или происхождение времени, конечно, не было. Бетина как будто вздрогнула, но мне это могло и показаться. И в ту же минуту раздался выстрел, но я в считанные доли секунды рванулся скорее инстинктивно, чем сознательно, за выступ стены. Я еще не успел подлететь к выступу, как моя правая рука взмахнула ««маузером». Свет исчез, а я, оглушенный, осел у стены за выступом. Но сознание я не потерял, а если потерял, то не более как на какую-нибудь секунду.
Полусидя, полулежа за выступом, стараясь не выпустить из рук револьвер, я напрягал все силы, чтобы овладеть собой и не растянуться беспомощно на полу. В воздухе стоял отвратительный запах углекислого газа в соединении еще с чем-то. Ноющая боль в голове и в левом плече казалась порой просто невыносимой.
Оставаясь в одном и том же положение, я старался не делать ни малейшего движения, чтобы не обнаружить своего местонахождения, и держал дуло револьвера направленным на дверь.
Кромешная тьма и абсолютная тишина окружили меня. Но раз или два мне почудился звук, похожий на скрип половиц где-то в коридоре.
Прошло некоторое время.
С большими предосторожностями я поднялся на ноги, и к своему удивлению, почувствовал себя значительно лучше. Боль утихла. По-видимому, я был оглушен сильным ударом о стену во внезапно наступившей темноте, будучи к тому же в какой-то степени затронут газовой струей. Но точно определить, был ли патрон препарирован или выстрел дал значительное отклонение от цели, то есть от моей головы, было довольно затруднительным делом, да теперь, собственно, и ненужным. Второй выстрел сделать она не успела. Почему? Во-первых, она могла заметить в моей руке «маузер» и предпочла выключить свой фонарь. Во-вторых, кажется, она была встревожена каким-то шумом наверху. Как для меня, так для нее этот шум был, безусловно, неожиданным. Что это было? Как будто что-то обрушилось в доме.
Левой рукой я ощупал голову и сразу же натолкнулся на левой стороне на незначительную шишку. Ну что же… Отделаться такой шишкой… Этому можно было только радоваться.
Но где же Бетина?
Не исключено, что она могла находиться где-либо у двери или за дверью, выжидая благоприятный момент для повторения выстрела. Выдержки у этой бестии хватит! В любую минуту мог вспыхнуть фонарь в ее руке. Какое-то время надо было выждать. За выступом я чувствовал себя довольно уверенно. Но Бетина могла прятаться и в коридоре, заняв там еще более выгодную позицию. Все это не исключалось, хотя и было маловероятным, учитывая ее тревогу по поводу непонятного шума в доме. Вернее всего она должна была покинуть дом немедля, однако лучше бы мне некоторое время выждать.