— Думаю, что это было почти невозможно, — заметил я. — И что дальше?
— Она была связана с испанским агентом по имени Рокка, который работал на немцев в Лиссабоне. Кейн поручил мне выйти на него через Мирандель, и однажды ранним утром я отправился к ней на виллу. Она была дома и выглядела превосходно. Прежде всего прелестница запустила в меня китайской вазой, и вы можете и сейчас видеть шрам на моем лице. Затем она предприняла попытку убить меня восточной саблей. Однако…
— Прервемся на этом, Гелвада, — время.
— Я готов.
Глава 8
Гелвада
Я стоял в узенькой аллее в двадцати ярдах от служебного входа в кинотеатр и мог слышать «Боже, храни короля», что означало завершение представления. Этот гимн исполнялся, видимо, на панатроне, и его звуки были слышны на улице.
Я затушил сигарету и отодвинулся в тень стены.
Место моего расположения находилось с городской стороны, а Гелвада поместился по другую сторону служебного входа, со стороны дороги, ведущей в поле.
Прошло минут десять, и из служебного входа вышла какая-то женщина, а вслед за ней мужчина, оба исчезли в темноте аллейки, ведущей на главную улицу.
Прошло еще пять минут, и я начал волноваться. Вполне возможно, что Великий Равалло принадлежал к тем артистам, которые предпочитают пользоваться главным входом.
Занятый обдумыванием такой непредвиденной мною возможности, сулившей ряд осложнений, я не сразу заметил, как служебная дверь приоткрылась и Великий Равалло показался на улице. Он был высок, хорошо сложен, шествовал уверенно и спокойно. От него веяло высокомерным чванством, которое я почувствовал еще во время его выступления.
Через несколько шагов он остановился, чтобы зажечь сигарету, и затем двинулся в том направлении, где в засаде находился Гелвада. Я спокойно двинулся вслед за Равалло.
Не успел Равалло пройти и десяти-двенадцати ярдов, как из темного угла вынырнул ему навстречу Гелвада и просительно произнес:
— Простите, пожалуйста, но не будете ли вы столь любезны одолжить огонька?
Я ускорил шаги.
Равалло что-то сказал и принялся шарить в кармане своего пиджака.
Я приблизился к нему вплотную и ткнул его в бок дулом «маузера».
— Спокойно, Равалло, — проговорил я. — Нам надо побеседовать. И прошу без шуток. Вы были бы поражены, если бы знали, в какой степени мы можем быть грубыми и невежливыми.
Гелвада сказал по-немецки:
— Как бы вы удивились, если бы я не знал этого. — Казалось, Равалло не был особенно потрясен. Он переводил свой взгляд с Гелвады на меня и обратно с таким выражением, как будто эта встреча не сулила ему ничего, кроме потери времени, мерзавец держался превосходно. Вероятно, он раздумывал о том, каким образом мы напали на его след, или, может быть, пытался представить себе реакцию своего шефа, узнавшего, что он, Равалло, выключен из дальнейшей игры, что не только его карьера, но и жизнь приблизились к финишу. Для тренированных сотрудников гиммлеровской организации смерть не представляет собой чего-либо ужасного… Не то, чтобы они совсем не дорожат жизнью, но если нужно отдать ее за фюрера, то они делают это, не задумываясь.
Гелвада находился с правой стороны Равалло, я — с левой.
— Куда? — спросил Гелвада.
— Прямо по аллее, — сказал я. — Там мой коттедж. Это недалеко.
— Отлично, — сказал Гелвада. — Пошли. — Мы тронулись в путь.
Великий Равалло двигался между нами все с той же театральной непринужденностью, мало, казалось, обращая внимание на дуло «маузера», изредка подталкивающее его в бок, и на тонкое лезвие ножа, которым играл Гелвада, шагая рядом с ним.
Ночная темнота была достаточна, чтобы успокоить мои опасения относительно «тетушки». Нашу процессию можно было разглядеть, только с очень близкого расстояния. На пустынных улочках, однако, мы вообще никого не встретили в этот поздний час.
Гелвада, продолжая поигрывать своим ножом, что-то напевал себе под нос и выглядел вполне счастливым. Вероятно, он предвкушал приятное времяпрепровождение с Равалло в коттедже.
Мы подошли к коттеджу, прошли через сад и вошли в дом через оставленную мной незапертой дверь.
Включив свой электрический фонарик, я указал дорогу в маленькую комнату. Там я попросил Гелваду затемнить окно, и он проделал это самым простым и естественным образом: снял пиджак с Равалло и повесил его на окно.
Равалло стоял в рубахе в центре пустой комнаты с выражением досады на своем упитанном лице. Однако, к этому выражению примешивалось теперь еще что-то, мерцавшее в его жестких глазах.
Я вынул из кармана приготовленную веревку и, передавая ее Гелваде, сказал:
— Свяжите его.
Гелвада взял шнур и подошел к Равалло. Тот презрительно пожал плечами и сказал:
— Что вы ждете от меня? Какую информацию вы ожидаете получить? Заранее вам скажу, что я ничего не знаю. Я недостаточно значительное лицо для того, чтобы знать многое.
Я и Гелвада молчали.
Равалло поднес руки к своему лицу, на секунду прикрыв его, и затем устало опустил их, глядя на Гелваду, который стоял перед ним с хищной улыбкой на лице.
Эрни определенно предвкушал удовольствие от допроса немца.
— Свяжите его, — повторил я, — и используйте его носовой платок для кляпа, если понадобится. Шум не очень желателен, да не забудьте обыскать нашего друга.
Бельгиец усмехнулся.
— Разумеется, — сказал он и принялся за Равалло. С большим искусством он связал ему кисти рук и лодыжки.
Сунув револьвер в карман, я осмотрел при помощи фонарика соседние помещения. В одном из них я нашел деревянный ящик и притащил его в комнату с высоким окном.
Стоя рядом с Равалло, я чувствовал на себе косой и внимательный взгляд Гелвады. Несомненно, бельгиец пытался понять, как далеко я собрался зайти: решил ли я действительно заняться делом и поручить ему добыть информацию у этого немца, или просто занимаюсь запугиванием и блефом.
Нет, блеф для меня отпадал. Этот вопрос мною был уже решен. Я достаточно видел, как немцы и японцы расправляются с людьми, чтобы беспокоиться о здоровье их агента, добывая у него важную информацию. Я прекрасно знал и то, что проделал бы со мной этот немец, если бы был на моем месте, поэтому соображения гуманизма меня мало беспокоили. Для меня был важен вопрос о том, как много знал этот немец, насколько значительна роль, которую он играл во всем этом деле. Я был уверен в том, что эта роль была далеко немаловажной. Помимо того, что он безусловно был участником допроса и убийства Сэмми, что дало ему возможность имитации голоса Сэмми в беседе с мисс Кэрью, он несомненно является и имитатором моего собственного голоса. Кто же, как не он, телефонировал Элисон Фредерикс и от моего имени предложил ей прибыть на Нюмер-стрит? Элисон ни за что на свете не отправилась бы туда, если бы не была уверена в том, что с ней разговаривал именно я. Если бы у нее возникли какие-либо сомнения, она непременно позвонила бы мне. Но она этого не сделала, так как была убеждена, что с ней говорю я. На деле же с ней говорил Равалло.
Если все это было так, а иначе и быть не могло, то, следовательно, Равалло где-то слышал и мой голос. Где же? Единственным таким местом, по-видимому, могла быть квартира, где состоялась злополучная вечеринка. Там он вполне мог слышать меня.
По всему выходило, что это был активный участник банды «тетушки» Бетины, убежденный сотрудник гиммлеровской секции.
В его деятельности была еще одна важная сторона: он был артистом водевильного типа, свободно передвигающимся по всей стране, без всяких препятствий выступающим в различных кинотеатрах, мюзик-холлах, провинциальных театрах, и его появление в закрытых зонах, в запретных в военное время местах ни в ком не могло вызвать подозрений. Положение для информатора просто идеальное.
Большой удачей, прямо-таки счастьем можно было, пожалуй, считать то обстоятельство, что ни «тетушка», ни кто-либо другой, по-видимому, не заметили моего присутствия в Боллинге. Это значит, помимо прочего, что Равалло мог быть не особенно осторожным в последнее время, что могло бы быть также мне на руку.