Я открывал конверт с сильно бьющимся сердцем. В нем лежали три проявленные фотопленки — формат выдавал их принадлежность нашей секретной службе. Подобную пленку использовали при пересъемках тайных планов, карт и других документов. Из–за сильного уменьшения я не мог разобрать, что изображено на пленке, но сомнений не было: именно это так настойчиво искали мои друзья из компании тетушки — Бетины. Теперь ясно, что Сэмми в последнюю минуту перед вечеринкой припрятал конверт там, где никто не стал бы его искать, — в комнате тетушки.
Кажется, в первый раз за период расследования этого дела мне улыбнулась настоящая удача.
Я вырезал несколько кусочков картона по формату пленок, вложил в конверт и заклеил его. Затем аккуратно поместил его, как прежде, в рамку за фотографию и поставил портрет на камин. Вернувшись к письменному столу, я взял один из чистых конвертов, вложил в него пленки, завернутые в лист чистой бумаги, и вывел на этом листе: «Прошу срочно увеличить». На конверте я написал адрес Старика.
Запечатав конверт с фотопленками и наклеив одну из марок тетушки, я направился в коридор.
Я двигался, освещая себе путь вспышками фонарика, держа наготове маузер и думая о том, что если кто–нибудь попадется мне на пути, то, прежде чем выяснить его намерения, придется сперва привести его в неподвижное состояние, и притом первой же пулей. Никакой риск в данный момент был недопустим. Но дом по–прежнему пустовал.
Прикрыв за собой наружную дверь, я направился на поиски ближайшего почтового ящика, который вскоре нашел на перекрестке. Я опустил в него письмо, зажег сигарету и вновь вернулся в дом тетушки, решив внимательнее присмотреться к этой резиденции немаловажного вражеского агента.
Войдя в спальню тетушки, я опустился в мягкое кресло и расслабился. Я был почти счастлив. Многое теперь становилось ясным, а вскоре должно было проясниться и остальное.
Очевидно, Сэмми поступил так, как только и мог в той сложной обстановке, которая сложилась перед злополучной вечеринкой. В тот день, точнее, перед вечером, в руки Сэмми попали тем или иным образом эти фотопленки. Он знал, что они, по сути дела, представляют собой динамит. Он знал также, что группа следит за каждым его шагом и он должен быть чрезвычайно осторожен. Контакт со мной он не смог установить, возможно, потому, что за ним неотступно следила Джанина. Сэмми знал, что он раскрыт, что за ним ходят по пятам, но делал все, что мог, чтобы оставить меня в тени, чтобы никого не навести на мой след. Отправляясь на вечеринку, где он надеялся засечь кое–кого из группы, он заходит в комнату отсутствовавшей тетушки и прячет эти пленки в ее портрет, нисколько не сомневаясь в том, что там они будут в полной сохранности до следующего утра.
В своем письме ко мне он, разумеется, ни словом не мог упомянуть об этом, учитывая возможность перехвата письма. Но он мог вполне рассчитывать на то, что я сумею извлечь из его письма кое–что существенное, а именно то, что оперативным центром событий был дом на Киннаул–стрит и что в этом доме находилась особа, внимание к которой и привлекало его письмо. Что ж, возможно, все так и было, и в конце концов фотопленки оказались -в моих руках. И не так уж важно, что здесь сыграла свою роль счастливая случайность, хотя обычно и преимущественно находит тот, кто ищет. Главное в том, что находка в моих руках.
Правда, в своих рассуждениях по поводу действий СэммИ я чувствовал некоторую нелогичность и известную непоследовательность, но относил это на счет незнания отдельных звеньев в цепи запутанных событий.
Особое ощущение подъема, которое я испытывал, сопровождалось одновременно и чувством какой–то пустоты. Начинать тщательный осмотр спальни просто не хотелось. Физическая усталость давала о себе знать. Кроме того, найти что–либо у осторожной и предусмотрительной голубоглазой бестии было весьма проблематичным делом. Да и что могло бы сравниться по важности с находкой фотодокументов? Через несколько часов увеличенные копии этих документов будут у меня, и они несомненно дадут ключ ко всему.
Выкурив сигарету и несколько отдохнув, я все же решил перед уходом кое–что осмотреть в спальне и убедиться хотя бы в том, что ничего стоящего здесь нет.
В этот момент до моего слуха донесся какой–то звук от входной двери.
Сонливость и усталость с меня как ветром сдуло, и через секунду, выключив свет, я уже стоял у полуоткрытой двери и прислушивался.
Сомнений не было. Кто–то открыл запертую мной при входе наружную дверь, захлопнул ее за собой и начал подниматься по лестнице.
Бесшумно притворив дверь и не спуская с нее глаз, я направился в темноте к кровати голубоглазой тетушки и растянулся на ней.
Шаги приближались. Они были легкие, частые и четкие. Очевидно, они принадлежали женщине. Кроме того, шаги были уверенными, и поэтому можно было полагать, что, пренебрегая всякой опасностью, сама тетушка решила навестить свой заброшенный было дом. Видимо, привела ее сюда крайняя нужда.
Звук шагов затих у дверей спальни. Дверь открылась, кто–то вошел, и чья–то рука начала шарить но стене в поисках выключателя. Послышался щелчок, и комната озарилась светом.
У порога открытой двери стояла Джанина. Она не смотрела в мою сторону. Ее глаза были устремлены на окно и письменный стол.
Она была прекрасна.
На ней было голубое бархатное платье и норковый жакет нараспашку. Маленькие с высоким подъемом ноги были обуты в кожаные туфельки бронзового цвета. Такого же цвета чулки из тончайшего шелка дополняли ее наряд. Это была превосходная картина, написанная масляными, яркими красками одним из мастеров итальянского Возрождения.
Она повернулась и увидела меня. Но не испугалась. Молниеносно вскинулась вверх ее рука с маленьким револьвером. Так мы смотрели друг на друга пару секунд.
Глава 9 Бетина
Я заложил руки за голову и с улыбкой продолжал разглядывать ее. Потом Джанина сделала пару шагов и положила руки на дубовую спинку кровати, на которой я лежал. На ее лице отразились одновременно и удивление, и досада, и гнев.
— Итак, Гретхен, — сказал я, — как идут ваши дела?
Она улыбнулась. Это был род сардонической улыбки.
Ее указательный палец, как я заметил, плотно охватывал спусковой крючок револьвера, и я подумал, что она с одинаковой легкостью сможет и говорить со мной, и стрелять в меня.
Она спросила своим низким, музыкальным голосом, с легкой ноткой презрения:
— Почему Гретхен?
— Потому, что это ваше имя, — ответил я. — Но если не Гретхен, то Карла, или Минна, или еще как–нибудь в этом роде. Но не исключено, конечно, что вы могли принять одно из тех имен, которые теперь распространяются в Германии.
Она пожала плечами. Выглядела она чудесно, но в то же время весьма агрессивно и зловеще.
— Что вы здесь делаете?
— Точно то же, что и вы, — ответил я весело. — Я ищу ту же самую вещь. В ближайшие дни я найду ее. Даже в том случае, если мне придется все перевернуть вверх дном.