Скоро издательство «СКС»
выпустит новый сборник из серии
«Bestseller»
В него, помимо прочих произведений,
войдет роман французского писателя
Мориса Раппа
«Смерть в шубке из тюленьего меха»
Молодая женщина, влюбленная в талантливого художника, решает убить его жену. Она нанимает для этой цели профессионального убийцу, человека, однако, не способного причинить зло старику, ребенку или животному. Вдвоем они придумывают план: убить нескольких женщин, одевающихся в шубки из тюленьего меха, как жена, приговоренная ими к смерти…
Познакомьтесь, пожалуйста, с несколькими отрывками из этой увлекательной книги.
— Вы садитесь? — спросила она.
Он занял место пассажира, Камилла села за руль и захлопнула дверцу. Стало тепло и уютно.
Ландон продолжал внимательно и как–то растерянно ее разглядывать. Сейчас его светлые глаза утратили свое ледяное выражение и смягчились.
— Так о чем же мы будем говорить? — поинтересовалась Камилла.
— У вас есть сигареты? Я свои прикончил.
— Не думаю, чтобы они вам понравились, но других у меня нет, — сказала она, протягивая ему пачку.
Ландон закурил от собственной зажигалки и дал прикурить своей собеседнице. Сделав несколько глубоких затяжек, он стал с любопытством рассматривать салон машины. Глаза его остановились на журнале, брошенном на заднем сиденье. На обложке помещалась цветная фотография малыша тюленя, белька с огромными черными глазами. Надпись кроваво–красными буквами гласила: «Перестаньте их уничтожать!»
Ландон схватил журнал, торопливо его перелистал, задерживаясь на некоторых иллюстрациях, затем отбросил со словами: «Какое варварство!»
— Что именно? — удивилась Камилла.
— Истребление бельков. Вы видели снимки? Есть типы, которые убивают зверушек на глазах у их матерей. Там есть одна самка… Она просто плачет!
Камилла поразилась.
— Что с вами? Только сейчас вы говорили, что вам ничего не стоит убить человека!
— Прошу прощения, но тут есть разница. Во–первых, люди, которых я убиваю, могут и хотят убить меня. Ну а во–вторых, они совершенно не страдают. Я настолько меток, что убиваю мгновенно. Смерть не страшна сама по себе, боишься беспомощного состояния, боли, отсюда и все страхи. Боишься мучений.
Каких мучений? Физических или нравственных?
— Не знаю, что хуже. А несчастные бельки умирают в муках. Их приканчивают дубинками. А для того, чтобы мех был более блестящим, с них иногда с живых сдирают шкурки… Мне кажется, я слышу этот крик! Невообразимый… На мой взгляд, это. чудовищно. Милосерднее было бы убивать матерей, но это невыгодно.
— Вы никогда нс убивали детей?
— Нет! Ни женщин, ни детей, ни стариков. И надеюсь, что никогда не убью.
Камилла недоуменно покачала головой.
— Что с вами? — спросил он.
— В вашей психике присутствует какая–то неустойчивость.
— Вы психиатр?
— Нет, конечно. Но я люблю разбираться в мотивах, которые заставляют людей совершать те или иные поступки. Я ничего не имею против, если вы убийца, но не понимаю, как с этим уживается подобная чувствительность? Или она — простое проявление слабости?
Лицо Ландона стало жестоким, он затянулся сигаретой.
— Людей без слабостей вообще нет.
Камилла задумчиво продолжала:
— По–моему, логичнее было бы ненавидеть не тех, кто убивает несчастных тюленей ради куска хлеба, а многочисленных модниц, для которых и добывают бельков… Их стали истреблять после того, как в моду вошли тюленьи шкурки, верно?
— Вы правы. Неужели нельзя убедить женщин- отказаться от натуральных мехов? Есть такие прекрасные заменители! Скажите, у вас тоже манто из белька?
Камилла пожала плечами.
— Нет, разумеется, хотя бы потому, что белек мне не нравится. А потом, у меня хватает денег на кое–что получше.
— Норка?
— Соболь.
— Да, у него мех самых красивый. Но и самый дорогой.
— Вы разбираетесь в мехах?
— Еще бы. Мой отец был скорняком, и детство я провел среди звериных шкурок. Чуть сам не стал скорняжничать.
— И вы не ошибетесь, определяя мех?
— Нет, естественно.
Ландон вынул изо рта сигарету и наклонился к Камилле.
— Хотите, чтобы я оценил ваши?
— Нет, не совсем.
Загадочное выражение лица Камиллы заинтриговало Ландона.
— Вы что–то задумали, — покачал он головой.
Откуда ему было знать, что его рассуждения об истреблении бельков придавали все большую отчетливость мыслям Камиллы.
— Ответьте, вы не отказались бы заработать много, очень много денег?
— Что, по–вашему, значит «очень много»?
— Гораздо больше, чем вы получаете в Конго или Индонезии.
— Так, ясно. Выходит, надо кого–то убить.
— Правильно. Но поменьше, чем в Конго или Индонезии.
Ландон нетерпеливо раздавил окурок в пепельнице перед собой и положил руку на сиденве за спиной Камиллы.
— Выкладывайте поскорее, что вы такое придумали!
Черные глаза Камиллы блестели, и Ландон на ее сильно побледневшем лице ничего, кроме них, не видел. Эти глаза его привлекали и отталкивали.
— Могу предложить дело, которое будет вам по плечу. Скажите, вы всегда так ловко орудуете ножом?
— Всегда. Как только освоил это искусство, не делал промахов. Этот способ самый быстрый, чистый и точг ный. Вам действительно надо кого–то убить?
Камилла промолчала. На лбу у нее образовались глубокие поперечные складки. В эту секунду Камилла видела кукольное личико «белобрысой», ее потертую шубку из белька.
— Решайтесь же!
— Не спешите, — сказала она, — эту операцию надо тщательно обдумать, чтобы ни один из нас не оказался под подозрением.
— И сколько же вы заплатите за «эту операцию»?
— Сто тысяч.
— Я ценю свою голову дороже. Ведь за убийство в таких условиях я рискую головой.
— Триста.
— Пятьсот.
— Ого! Вы, оказывается, довольно алчный человек.
— Не знаю, не замечал за собой такого. Но и дураком себя не считаю. Если фортуна дает шанс, только идиот им не воспользуется. Скажите, для вас это важно?
— Чрезвычайно.
— Вот и платите «чрезвычайно».
Камилла разглядывала лицо сидящего так близко человека. «Странно, — думала она, — вот ведь совсем не красавец, но он мужчина и может волновать…»
Внезапно она вздрогнула от смелой ласки его руки, пробравшейся к ее затылку.
— Вы странная девушка, — проговорил он неестественно медленно. — С первого взгляда вы кажетесь некрасивой, простите меня, таких вещей обычно не говорят. Но чем больше на вас смотришь, тем сильнее вы к себе притягиваете…
Ночь была очень холодной, улицы казались вымершими.
Но Реми и Люк к этому привыкли. Они ни на секунду не умолкали, обсуждая то, что услышали от своих товарищей, с которыми недавно расстались.
— И вовсе не в том дело, — кипятился Реми, — что в колледже заставляют зубрить, а в том, что этот тип имеет такой вид, будто снисходительно похлопывает тебя по плечу и приговаривает: «Я понимаю, сам был молодым…» Врет он! Потому что нельзя поверить, что он был таким, как мы! Правда?