Повернув за угол, я очутился на знакомой мне Малбри–стрит. При слабом свете ущербной луны улица выглядела как спокойный и сонный деревенский поселок. На ней не было ни души.
Держась затененной стороны, я поглядывал направо и налево, пытаясь найти Намюр–стрит и заблаговременно заметить что–либо подозрительное.
Четкую надпись: «Намюр–стрит» — я увидел с ощущением, похожим на неожиданный шок. Намюр–стрит была именно тем переулочком, где мною была ликвидирована белолицая крыса.
Удвоив осторожность, почти крадучись вдоль забора, я приближался к тому дому, в подвале которого я убил брюнета. Совпадения здесь невозможны, твердил я себе. Но нет. Все было верно, и то, что невозможно было предположить, оказывалось суровой истиной.
Табличка на левом углу дома ясно указывала, что это злополучное место имело именно двадцать седьмой номер.
Месяц зашел за тучи, стало темнее. Переулочек был совершенно пуст и тих.
Фриби еще не появлялся.
Нервы мои несколько напряглись, и я решил, что еще до прихода Фриби успею быстро осмотреть небольшой, уже знакомый мне дом.
Я толкнул наружную дверь. Она оказалась незапертой. Я вытащил маузер, снял с предохранителя и, соблюдая обычные предосторожности, открыл дверь, осветив на секунду своей зажигалкой коридор, и вошел Продолжая чиркать зажигалкой, я наспех осмотрел незапертые внутренние помещения, подошел к двери, ведущей в подвал, и открыл ее.
Всюду царила абсолютная тишина.
Держа маузер наготове и периодически освещая себе путь вспышками зажигалки, я спустился в подвал. По–прежнему вокруг царила тишина. Я стоял там, плотно охватив курок пистолета, и чего–то ждал. Но не знал чего.
Затем я улыбнулся в темноте сам себе, припомнив многочисленные подобные ситуации в своей практике. Да, подумал я, еще рановато превращаться в старую леди и распускать нервы. С этой мыслью я решительно засунул пистолет обратно в карман и двинулся в то место, где находился упаковочный ящик, в котором я оставил белолицего.
Ящик лежал в том месте, где я его оставил.
Здесь мне в голову пришла еще одна мысль. Тот, кто звонил на квартиру Бетины и говорил с Элисон, возымел намерение показать мне, что ему или им известен факт убийства мною белолицего. И они направили меня в это место. Но для чего? Зачем? Чтобы потрепать мне нервы? Чепуха! Западня? Но таковой как будто бы нет.
Я пожал плечами, подошел в темноте к ящику, прислоненному к стене, и дернул его. Он был тяжел и двигался с трудом.
Я усмехнулся про себя. Итак, белолицый все еще находился в ящике. По–видимому, я был не прав в своих предположениях. Я даже вздохнул с облегчением.
Оттащив от стены ящик, я опрокинул его набок, чиркнул зажигалкой и заглянул внутрь…
Я не ошибся в своих мрачных предположениях!..
Кто–то позаботился вытащить белолицего из упаковочного ящика. Мало того! Кто–то позаботился вместо него втиснуть туда другого… Мертвое лицо Элисон, все еще красивое, глядело на меня. На лбу ее, между глаз, виднелось маленькое аккуратное отверстие. Глаза были открыты, и в них застыл испуг.
Погасив зажигалку, я придвинул 'ящик вновь к стене, присел на него, закурил сигарету и задумался.
Пожалуй, никогда в жизни я не был так разъярен. Даже какая–то дрожь пробегала по моему телу, и мысли путались. Элисон я плохо знал, хотя она, несомненно, и была отличной сотрудницей. Не было у меня и каких–либо мотивов личного порядка, которые могли бы объяснить вспыхнувшую беспредельную злобу.
Единственное, что мне было ясно, это что надо успокоиться и попытаться трезво оценить обстановку.
Я загасил сигарету о край упаковочного ящика и решил выйти и поговорить с Фриби.
Но это решение оказалось далеко не самым удачным.
Внезапно холодный подвал оказался залит ярким светом сильного электрического фонаря. Луч ударил мне в лицо и на секунду заставил зажмуриться.
Мгновенно что–либо предпринять было и невозможно, и нецелесообразно.
Прошло, вероятно, секунды две или три, пока я смог осмотреться и оценить обстановку.
В ярком свете на пороге открытой мною ранее двери стояла Бетина.
В левой руке она держала электрический фонарь, а в правой — пистолет, нацеленный мне в грудь.
Напряженно всматриваясь, я пришел к выводу, что это не «вальтер», а, скорее всего, газовый пистолет.
Запоздалая мысль пришла мне в голову: жизнь полна сюрпризов, она никогда не дает скучать.
Бетина улыбалась и в отсветах фонаря выглядела подобно самому дьяволу.
Глава 5 Сэмми
Она улыбалась и говорила:
— Итак… Майкл… Мой дорогой и прекрасный Майкл. Мой любимый. Любовь моей жизни. Мне думается, что теперь мы можем немножко побеседовать. А после этого мы посмотрим, не найдется ли в этом ящике места еще кое*для кого. Даже если этот кто–то и окажется таким большим, как вы, мой милый.
Думал я быстро. В первую минуту почему–то вспомнил о Старике и попытался представить себе его впечатление, если бы он явился свидетелем этой интересной сцены. Что бы он сказал по этому поводу? Был бы он в состоянии выразить свои чувства адекватными словами?
Несмотря на весь свой угрожающий характер, ситуация оказывалась для меня далеко не ясной. Прежде всего, что у нее было в руке? Надо было выждать, пока колеблющийся свет фонаря не даст мне возможность точно определить систему оружия, нацеленного мне в грудь. Если это действительно газовый пистолет, то шансы мои не так уж безнадежны, особенно если он заряжен препарированными мной и Элисон патронами.
Что касается Фриби, то надежд на него возлагать, видимо, не приходилось. Он должен будет ждать меня у дома.
Тем временем, выждав окончание монолога Бетины, я сказал:
— Так–так… Бегина… Неплохой сюрпризик, не так ли? Прямо прелесть! — Я улыбнулся ей. — Представляю себе, — продолжал я, — как вам должно быть смешно.
— Еще бы, — проговорила она. — Я нахожу положение весьма забавным.
Я промолчал и внимательно вгляделся в нее. Теперь она казалась совсем иной. Я заметил высоко поднятые скулы, особое мерцание в глазах, жесткую складку в уголках рта. В чертах ее лица проглядывало нечто упрямое, надменное и даже свирепое, нечто такое, что достигалось специфической тренировкой всех женщин — сотрудниц Внешнего отдела гиммлеровской разведывательной службы. Длительная работа в этом отделе накладывала особую, едва уловимую глазом печать на лица.
Сделав небольшой поклон и по–прежнему улыбаясь, я проговорил по–немецки:
— Приветствую вас, моя госпожа. Вы прекрасная актриса, и мне доставит громадную радость перерезать вам при случае горло.
Она подарила мне очаровательную улыбку и сказала также по–немецки:
— Не сомневаюсь, что эту громадную радость испытаю все–таки я. Это будет исключительным удовольствием для меня! Что может быть приятнее, чем видеть вас умирающим! Поганая свинья!