Прибыв в Воллинг, я поставил машину в гараж и прошелся по главной улице. Это был маленький красивый городок, примерно такого же размера, как Доркинг, с одной центральной улицей и разбегавшимися от нее в боковые стороны узенькими улочками. Немногочисленные прохожие сновали взад и вперед мимо аккуратных магазинов и лавок.
Старомодная гостиница помещалась также на главной улице, приблизительно в средней ее части. Бар, отделанный под дуб, был заполнен дымом и жужжанием голосов посетителей.
Я заказал себе выпить и устроился у большого окна, выходившего на улицу, думая о том, что в этом Воллийге у меня столько же шансов узнать что–либо полезное, сколько взлететь в небо. Подобные минуты депрессии, признаюсь, бывали у меня нечасто.
Напротив окна, через которое я наблюдал за движением на улице, был просвет, не занятый домами, и я мог видеть в отдалении холмы и перелески. Был тихий чудесный вечер, и небо голубело над темной зеленью деревьев.
Как раз среди этих малоуместных поэтических созерцаний все и случилось.
Зрачки моих глаз внезапно расширились, и я невольно придвинулся к оконному стеклу.
Из табачной лавки, расположенной по ту сторону дороги, вышла тетушка! Сомнений не могло быть. Это была тетушка, со своей аккуратной фигуркой, голубыми глазами и походкой стаккато. Это была тетушка, квартирная хозяйка Сэмми на Киннаул–стрит, ослепившая меня перцем. Участница убийства Сэмми и сообщница Бетины.
Я залпом допил стакан и поспешил выскользнуть на улицу.
Идя по противоположной стороне дороги, я старался все время прятаться за спины прохожих, чтобы не попасться на глаза тетушке. К счастью, она не оборачивалась и не осматривалась. Она шла куда–то с определенной целью. Я пересек улицу и пошел позади нее. Людей было порядочно, и она по–прежнему не оглядывалась. Мы подошли к месту, где главная улица сужалась и толпа была гуще. И здесь я ее потерял. В один момент она исчезла из поля моего зрения, как будто растворилась в воздухе. Когда я подошел точно к тому месту, где ее видел, то заметил узенькую аллею. Я пошел по ней. Через десяток ярдов аллея продолжала идти прямо, но от нее ответвлялись узкие проходы вправо и влево. Здесь тетушка могла направиться в любую сторону. Но нигде ее не было видно.
Я вернулся на главную улицу и закурил.
Очевидно, тетушка зашла в какой–то соседний дом, справа или слева от аллеи. Но в какой?
Справа от аллеи был расположен небольшой кинотеатр — из тех, что построены более тридцати лет тому назад, но все еще достаточно популярны. Я подошел к нему и, разглядывая афиши, подумал, что тетушка вполне могла возыметь желание посмотреть какой–либо фильм. Правда, это мало согласовывалось с родом занятий тетушки. Как могла она интересоваться кинематографией, будучи по горло занята своими особыми делами?
Я купил билет и вошел внутрь.
Помещение было маленьким и затхлым, пленка трещала и рвалась, и фильм явно устарел.
Когда глаза мои освоились с темнотой, я начал пристально осматривать присутствующих в надежде заметить тетушку. Но в зале ее не было.
Фильм кончился, свет зажегся, и я собрался было уйти. Но экран вдруг поднялся, занавес позади него раздвинулся, и свет в зале снова погас.
На сцене появилась леди с несколькими голубями и принялась демонстрировать разнообразные трюки.
Очевидно, в вечернее представление были включены несколько номеров с участием артистов.
Леди заставляла своих голубей проделывать различные интересные вещи, и казалось, все это им нравится. Я с удовольствием следил за представлением.
Когда выступление закончилось, зал разразился громкими аплодисментами.
Я поднялся и начал продвигаться к выходу. Я уже почти добрался до него, когда услышал голос со сцены, возвестивший:
— Леди и джентльмены, сейчас я сымитирую для вас воркование голубей, которое вы только что слышали в блестящем представлении мадмуазель Леклерк.
Я остался стоять у выхода, с возросшим интересом наблюдая представление. Артист продемонстрировал отличное подражание воркованию голубей.
Возле меня стояла контролерша. Я спросил ее:
— Кто это такой?
— Это Великий Равалло. Гвоздь нашей программы этой недели.
— Превосходный подражатель, — заметил я.
— Чудо! У нас многие удивляются, как он соглашается на такую ничтожную работу в маленьких местечках, имея возможность получить гастроли по большим городам.
— Да… — ответил я неопределенно, разглядывая вновь появившегося на сцене Великого Равалло. Он искусно имитировал разнообразные звуки и голоса. Из его рта вырывался охрипший бас, женский мягкий голосок, детский писк и лепет и многое другое. Аудитория бурно аплодировала ему.
Я вытащил портсигар из кармана, зажег сигарету и, прислонившись к стене, продолжал наблюдать за ним.
— Да, это очень занимательно, — сказал я контролерше. — Он будет еще сегодня выступать?
— Да, на последнем представлении, примерно в десять пятнадцать. Представление заканчивается его выступлением. Приходите. И своих знакомых приводите.
— Непременно, — ответил я, — а сейчас, очень жаль, не могу досмотреть. Тороплюсь.
Выйдя из кинотеатра на главную улицу, я дошел до узкой аллеи, у поворота на которую потерял тетушку, свернул в нее, добрался до первого прохода вправо и уверенно пошел по нему. Не пройдя и пятнадцати ярдов, я нашел то, что искал, — служебный вход в кинотеатр.
Повернув обратно, я добрался до гостиницы, заказал виски с содовой и, расположившись в баре, почувствовал себя несравненно лучше, впервые за весь этот день.
После минутного размышления и одного стакана виски я отыскал с помощью буфетчицы телефонный аппарат и попросил соединить меня с номером моего отеля в Лондоне. Вскоре в трубке послышался голос портье.
— Говорит Келле.
— Слушаю вас.
— Сегодня вечером мне будет звонить мой знакомый мистер Эрни.
— Эрни. Ясно.
— Мне нужно передать ему сообщение. Было бы хорошо, если бы вы достали блокнот и записали.
— Одну секунду, мистер Келлс
Я подождал, пока он приготовился записывать, и затем продиктовал:
— «Прошу мистера Эрни взять машину и прибыть в Воллинг в Беркшире. Я буду ждать в гостинице «Корона» на главной улице, в баре, в девять сорок пять. Поэтому надо поторопиться. Келле». Записали?