Я встала между ними, когда Стокер двинулся. — Вам нравятся ваши игры, миссис де Морган, это очевидно. А травля Стокера явно доставляет вам огромное удовольствие. Но позвольте мне сказать одну вещь совершенно ясно: пока я дышу, вы больше не причините ему вреда.
Она слабо улыбнулась мне, притягивая соболей к себе с властным видом. — И кто вы такая, чтобы остановить меня?
— Я женщина, которая знает двадцать способов убить вас и все с болью, — сказала я ей с ответной улыбкой. — Теперь возьмите свою сумку и свою гниющую мать и уходите. Если вы приедете сюда снова, я не буду отвечать за свои действия.
Она указала на корону, и ее рука была устойчивой. — Суди меня как хочешь. Мне все равно. Просто найди моего мужа. Я знаю, ты не откажешь мне, что бы ни случилось раньше. Твоя честь этого не допустит. — Ее губы изогнулись, когда она посмотрела на Стокера. — Как я уже сказала, вы слабый пол. Если бы мой нерожденный ребенок был врагом мисс Спидвелл, она бы перерезала ему горло в колыбели. Мы дочери Геры, мисс Спидвелл. Это то, что поддерживает нас в живых. Я найду дорогу к выходу, не провожйте.
Лишь после того, как за ней захлопнулась дверь, собаки подняли головы над краем колыбели. Я не смотрела на него. Вместо этого я пошла в уютный кабинет и налила стакан aguardiente, двойную дозу, и выпила. Я налила еще один и вручила стакан Стокеру, когда он появился наверху лестницы. Он пил его медленно, удерживая горечь на своем языке.
— Ты сорок раз дурак, — наконец сказала я. — Я не могу поверить, что ты любил такое существо, что ты, со всей своей одаренностью, мог быть ослеплен красотой, в которой так много злобы.
— Поверь, — просто ответил он.
Я налила вторую дозу aguardiente для себя и еще одну для него. Он смотрел в маленькую чашку, как цыган, осматривавший свое богатство. Затем он рассмеялся, горько и невесело.
— Что? — потребовала я. — Ты еще не можешь быть пьяным. Ты едва начал.
— Она права, ты знаешь. Она знает меня лучше, чем кто-либо, потому что она знает, что я пережил, не говоря ни слова. Все это публичное унижение, агония, мое имя, протащенное через грязь, которое больше не будет чистым. Она была права называть меня слабым.
— Что она знает? — Я потягивала aguardiente, согревая свой живот огнем.
Он покачал головой и посмотрел на меня глазами, которые, казалось, видели столетия. — Все, что газеты печатали обо мне, — сказал он глухим голосом. — Избиения и плохое обращение. Это все ложь. Я никогда не тронул волоска на ее голове.
— Стокер, я никогда не думала, что ты действительно подверг насилию свою жену. Не в твоей природе причинять вред невинным.
— Невинной. Боже, думать о ней в таких терминах! Но она была невинна, по крайней мере я, с моей стороны… — Он замолчал, пристально глядя на меня.
— Ты имеешь в виду, вы не…
— Никогда.
— Но она была твоей женой.
— Она хорошо играла роль скромницы во время моих ухаживаний. Не позволяла мне целовать ее. Я пожимал ее руку и думал, что это привилегия. Когда наступила наша брачная ночь, я взял ее на руки, чтобы поцеловать, и она начала дрожать. Я не был против. Я не был девственником, но я был напуган и боялся причинить ей боль. Я думал, что мы оба боимся. И тогда она сказала мне, что не может.
— Она отказала тебе?
— Категорически. И она дала понять, что не готова стать моей женой в полном смысле этого слова — никогда.
Я думала о нем, каким он должен был быть тогда, прежде чем жизнь, время и боль изменили его. Должно быть, он был настолько красив, предлагая ей свое сердце, что было больно смотреть на него. И она скрутила его сердце в руках, покалечив, как ребенок ломает игрушку. Ненависть, горячая, жестокая и удовлетворяющая, пронизывала мои вены, барабаня в голове.
— Ты мог бы аннулировать брак, — сказала я голосом, который не узнала.
Он выглядел удивленным. — Мне никогда не приходило в голову. Я был готов не владеть ее телом, если бы это означало, что у меня может быть ее сердце. Она сделала вид, что любит, была ласковой и милой. Я верил, что со временем смогу заставить ее разделить постель, если буду достаточно терпелив, достаточно добр. Я еще не осознавал, что она отказала мне в своей девственности, потому что она не могла вынести прикосновение моих рук к себе. И все потому, что я не был Джоном. — Он засмеялся, необычный несчастный звук, который скрутил мои кишки. — Какой дурак проигрывает жену своему лучшему другу?
— Ты не дурак, — медленно сказала я. — Ты был влюблен в нее.
Он посмотрел на меня с удивлением. — Влюблен в нее? Сейчас это кажется невозможным, но я так и думал. Я думал, что это любовь, но я был неправ. Я никогда не знал любви, по крайней мере, пока… — Он резко замолчал и быстро выпил. Мое сердце стучало по ребрам, и я чувствовала одну мысль. Не так.