— Но Бердис ведь не погибла, — возразил Вольф, сразу как-то обмякнув. Больше не было в нем ни ярости, ни недоброжелательности. Он плакал, вздрагивая всем телом. Его притворные слезы скорби по жене сменили горькие слезы скорби о своей дальнейшей судьбе.
— К счастью для госпожи, — продолжал Сайрион, — одна колдунья посетила ваш дом сегодня днем и дала вашей жене амулет — вот эти перчатки, — гость показал на грубые перчатки на руках Бердис. — Пальцы перчаток отделаны изнутри тонкой, но очень прочной стальной нитью из Дашириома, которую не пробьет ни одна отравленная серебряная иголочка, начиненная ядом, даже если серебро это имеет высшее качество.
Бердис зашевелилась. Сайрион осторожно снял со своего плеча кошку, потянулся к девушке и, взяв ее за локоть, помог бедняжке подняться на ноги.
— Потрясение от случившегося вылечило тебя, — строго объявил Сайрион. — Теперь ты можешь ходить. А ну-ка, иди!
Бердис, с удивлением посмотрев на гостя, неуверенно шагнула и, вскрикнув, сделала еще один шаг. Поддерживаемая Сайрионом, она дошла до двери. На пороге начальник городской стражи вложил ей в руку пурпурную шелковую ленту, но она этого даже не заметила. Бердис, казалось, не помнила и о Вольфе, который неподвижно замер на своем месте. Вернувшись в обеденную залу, Сайрион услышал, как стражники барабанят в ворота.
Вольф съежившись сидел на стуле.
Сайрион положил кольцо с янтарем на стол рядом с убийцей-неудачником и брезгливо пробормотал:
— Пора вернуться к своим неприятным обязанностям.
КОГДА СТРАЖНИКИ ВОШЛИ в обеденную залу, они увидели там только одного человека, да и тот был мертв.
Вольф лежал поперек стола; кольцо с янтарем сверкало на его пальце. Ужас застыл на лице несчастного… А на теле его не обнаружилось ни одной раны.
АЛЫЕ, КАК КРОВЬ
КОРОЛЕВА-ВЕДЬМА БРОСИЛАСЬ открывать ларец из слоновой кости, где хранилось магическое зеркало, сделанное из темного золота, такого же темного, как ее волосы. К тому же это зеркало было древним, как те семь огромных деревьев, что росли возле ее дома.
— Speculum, speculum[1], — произнесла заклятие колдунья. Dei gratia. Violente Dei. Audio[2]… Зеркало, что ты видишь?
— Я вижу вас, моя госпожа, — отвечало зеркало. — А еще вижу все, что происходит в ваших землях.
— Зеркало, зеркало, а есть что-то, чего ты не видишь?
— Я не вижу Бианки.
Королева-Ведьма нахмурилась. Она закрыла ларец с зеркалом и медленно подошла к окну, забранному бледно-зеленым с темными разводами стеклом, и замерла, уставившись на черные деревья.
Четырнадцать лет назад другая женщина стояла у этого окна, но она не была Королевой-Ведьмой. Черные волосы ее доходили до лодыжек. Она носила алое платье, стянутое кушаком под самой грудью, потому что скоро должна была родить. Толчком распахнув окно зимнего сада, где, утопая в снегу, согнулись старые деревья, черноволосая женщина взяла острую костяную иглу, проколола себе палец и тряхнула рукой. Три яркие капли упали на землю.
— Пусть у моей дочери волосы будут черные, как у меня; черные, как стволы этих искривленных деревьев, — пробормотала женщина. — Пусть у моей дочери будет кожа, как у меня, белая как снег. А губы — алыми, как кровь.
И улыбнувшись, женщина облизала кровоточащий палец. Корона возлежала на ее голове, сверкая в полутьме, словно звезда. Днем эта женщина никогда не подходила к окну — только когда наступят сумерки. Она была первой Королевой, и у нее не было волшебного зеркала.
Вторая Королева — Королева-Ведьма — знала об этом. Она знала, что во время родов первая Королева умерла. Ее гроб отнесли в собор и отслужили мессу. Но в народе расползся мерзкий слух: говорили, что когда капля святой воды упала на тело Королевы, мертвая плоть задымилась. И еще роптали, что первая Королева принесла несчастье стране. Странная болезнь свирепствовала среди людей, с той поры как Король привез из далеких стран свою суженую.
Но вот прошло семь лет. Король женился снова, и вторая Королева ничуть не походила на первую.
— А это моя дочь, — так представил Король семилетнюю девочку своей второй жене.
Черные волосы девочки достигали лодыжек. Ее кожа была белой — как снег, а губы — алыми, как кровь.
— Бианка, ты должна полюбить свою новую мать, — объявил Король.