— Теперь все начнется сначала, Бианка, — тихо прошептал Принц, сняв ее с плеча. На его запястье белел шрам: когда-то это запястье было пробито гвоздем.
Птица-Бианка улетела, прорвалась через крышу леса. Она нырнула в окно цвета нежного вина… и очутилась во дворце. Ей опять было семь лет… Королева-Ведьма — ее новая мать—повесила ей на шею распятие.
— Зеркало, что ты видишь? — спросила Королева-Колдунья.
— Я вижу вас, моя госпожа, — ответило зеркало. — А еще я вижу все, что происходит в ваших землях. Я вижу? Бианку.
СМЕРТОНОСНЫЙ ГОЛУБЬ.
ТРИ ЧЕРНЫХ ПЯТНА скользили по выжженному солнцем небу — три стервятника медленно кружили в вышине. Что-то лежащее внизу, в пустыне, манило их, обещая роскошный пир…
Поднявшись на дюну повыше, Сайрион увидел колодец, но к вечному облаку пыли, повисшему над пустыней в этот раз был подмешан дым.
Сайрион остановился посреди склона дюны — темная фигура на фоне бледной пустыни. Его большой капюшон — неотъемлемая деталь одежды любого кочевника, был надвинут на самые брови, защищая голову от палящего солнца. Он не заметил никакого движения среди травы на краю колодца и возле одинокого сожженного дерева. Маленькая хижина, приютившаяся рядом, тоже была сожжена. Обломки дома еще дымились, хотя огонь почти потух. Между ними и деревом лицом вниз лежал мертвец, а вокруг него валялись маленькие мертвые создания, которые издали казались бело-красными пятнами. И только подойдя поближе, Сайрион понял, что это голуби.
Однако непонятно было, что же сдерживает стервятников в небесах. Ведь на земле их ждало великолепное угощение. Однако раз они держались в вышине, на то существовала причина. Очевидно, сверху они видели кого-то живого и потенциально опасного, скрытого от Сайриона за дымящимися развалинами.
У Сайриона был выбор. Он мог повернуться и уйти. Хотя это было бы не лучшим решением, потому что у него не осталось воды, и он пол дня шел, чтобы добраться до колодца.
Привычным движением Сайрион вытащил меч из красных кожаных ножен, потом вновь стал спускаться по склону дюны, направляясь к колодцу. Он постарался сделать вид, что не замечает дымящихся руин.
Беззаботно воткнув меч в песок, Сайрион потянул двумя руками кожаное ведро из колодца. И тут он краем глаза заметил какое-то движение. Мгновение назад между обломками хижины и колодцем никого не было, а теперь…
Сайрион поднял голову.
Он не знал человека, появившегося словно из-под земли, но его личность не вызывала сомнений. Рыцарь восседал на белом мерине, и с ног до головы был закутан в белые, расшитые серебром одежды, под которыми можно было ясно видеть стальную кольчугу, а поверх искрился снежно-белый табард. Шлем из отполированной до блеска стали с перекрестьем, вертикальная планка которого располагалась на месте носа, а горизонтальная — под глазницами, сильно напоминал маску. А над шлемом покачивался гребень перьев. На щите всадника был герб — белый голубь. Значит, он из Рыцарей Ангела, которых иногда называли «голубями». А еще они были известны, как Белые Всадники.
Взглянув на всадника Сайрион продолжал спокойно поднимать ведро с водой из колодца. Он даже улыбнулся.
— Позволишь мне напиться, мой друг?
Рыцарь, несмотря на жару, напоминал огромный кусок льда. Выслушав просьбу Сайриона, он не шевельнулся. Даже конь его не повел ушами.
— Но должен сказать, — обезоруживающе добродушно продолжал Сайрион, — не слишком почетно зарубить человека, ударив сзади, а потом спалить его дом, не говоря уж о голубях…
— Как тебя зовут? — неожиданно спросил рыцарь.
Отчего-то у Сайриона возникло желание соврать Белому Всаднику. Однако он не стал этого делать.
— Сайрион.
— Откуда ты родом? Ты из Кайрома?
— Скорее всего… — тут Сайриона вновь охватили сомнения. — Нет.
— Ты одет как кочевник, но у тебя бледная кожа. Ты кому-нибудь служишь?
— Никому.
— Ты знаешь, что крепость Клов лежит к северо-западу отсюда, всего в половине дня пути?
— Точно, — согласился Сайрион. — Но там твой дом, а не мой.
Клов принадлежал Рыцарям Ангела. У этого ордена было несколько замков-крепостей, разбросанных по пустыне. Цитаделью их считался город Херузала, лежащий на юго-западе… Рыцарь в седле по-прежнему не шевелился. Его неподвижность была угрожающей. Наконец, он сказал: