Он осторожно, как священную реликвию, вручил мне свою пластину. Через два часа он скончался. Той ночью круг светящихся глаз стал сужаться. Время от времени я разряжал ружье по этим глазам. На рассвете бескостные твари исчезли.
Тело профессора Леоварда я завалил базальтовыми глыбами, с таким расчетом, чтобы люди без костей не смогли до него добраться. Потом забросил на плечо свои пожитки и ружье, прицепил к поясу мачете и пошел прочь, вниз по следам, которые мы предусмотрительно оставили. Но вскоре я их потерял и заблудился.
За несколько дней я совершенно выбился из сил. Сначала мне пришлось избавиться от ружья, затем я бросил свое мачете. Спустя некоторое время мне стала тяжела пластина Леоварда. Я подвесил ее к дереву с помощью лианы и пошел дальше. Каким-то чудом я добрался до племени Ату. Индейцы выхаживали меня, словно младенца. Женщины разжевывали для меня пищу, потому что я был очень плох.
Из всех вещей, что мы оставили у индейцев, я взял столько, сколько мне было нужно, самое необходимое, остальное отдал как плату проводнику. Индейцы спустили меня вниз по реке на каноэ, и после многих месяцев скитаний по Южной Америке я сейчас перед вами. Осталось последнее: доплыть до родины, — закончил он.
— Дайте мне еще немного рома, — попросил Гудбоди.
Сейчас его руки крепко держали стакан. От рома взгляд прояснился, и он весело посмотрел на меня.
Я сказал ему:
— Допустим, что ваш рассказ правдив. Неужели эти люди без костей и есть марсиане? Даже звучит странно: марсиане — и на Земле. Выходит, они беспозвоночные и как-то чуют металл, если…
— О чем вы говорите?! — вскричал Гудбоди. — Нет, нет, марсиане адаптировались к новым условиям жизни. Они неузнаваемо изменились, деградировали, прошли долгий эволюционный путь… Вы не понимаете, что я хочу сказать? Глупец, как же вы не можете этого понять? Жалкий идиот! Леовард не открывал марсиан. Эти бескостные твари и есть люди. Мы — марсиане!
Найт Дэймон
Западня
Прошло десять месяцев, как исчез за горизонтом последний бомбардировщик, и у Рольфа Смита не осталось никаких сомнений в том, что на этой планете выжили только два человека: он и Луиза Оливер. Они сидели за столиком в кафе универсального магазина в Солт-Лейк-Сити и завтракали венскими консервированными сосисками с кофе.
Солнечный свет пробивался сквозь разбитые оконные стекла. В кафе и на улице стояла оглушающая тишина: ни проезжающего мимо автомобиля, ни шума льющейся воды на кухне. Только солнечный свет и тишина — и эти вытаращенные глаза Луизы Оливер.
Он перегнулся через столик, стараясь хотя бы на мгновение завладеть вниманием ее водянистых глаз.
— Дорогая, — мягко произнес он, — я не могу не уважать ваши убеждения, но смею заметить, что они непрактичны.
Она с удивлением посмотрела на него и тут же отвела глаза. «НЕТ, НЕТ, РОЛЬФ, Я НЕ ПОСМЕЮ ЖИТЬ С ВАМИ В ГРЕХЕ».
Последнее время Рольф постоянно думал о женщинах, любых: русских, француженках, мексиканках и шоколадных девочках с африканского побережья. Он провел три месяца в полуразрушенном здании Рочестерской радиостанции, жадно вслушиваясь в живые человеческие голоса, пока они еще были. Он узнавал новости по сообщениям из Швеции, где в уцелевшей колонии нашли прибежище несколько министров правительства Великобритании. Они сообщали, что Европы больше нет. Просто нет. Не осталось ни одного акра земли, не отравленного радиоактивной пылью. У них было два самолета и достаточное количество топлива, чтобы переправиться на какой-либо континент. Но где не подстерегала их смерть? Трое из них затем умерли от чумы, потом еще одиннадцать, потом… все было кончено.
Тогда же Рольф услышал позывные пилота бомбардировщика, упавшего недалеко от правительственной радиостанции в Палестине. В аварии он сильно пострадал и умер на следующие сутки. Он говорил, что видел одни только волны там, где должны были находиться Тихоокеанские острова. По его мнению, ледовые поля Арктики тоже подверглись ядерной бомбардировке.
Не было никаких известий из Вашингтона и Москвы. Молчали Париж, Лондон, Нью-Йорк, Шанхай, Сидней. И ничего нельзя было сказать о судьбе этих городов: какие из них погибли от чумы, какие от бомбовых ударов, какие занесло радиоактивной пылью.
До катастрофы Смит работал лаборантом в научной группе, пытавшейся синтезировать противочумный препарат. Отчасти это им удалось, но они опоздали. Когда все началось и нужно было спешно убираться, Смит обнаружил в сейфе только сорок ампул — все, что они успели сделать, — этого должно было хватить на несколько лет.