Однако, поворачивая барабан на коленях, я обнаружил, что он намертво скреплен с трубой необычным замком цилиндрической формы, и наклонился, чтобы рассмотреть его повнимательнее. Цилиндр составляли полдюжины медных колец, плотно подогнанных краями друг к другу; протерев медь рукавом, я разобрал темные контуры букв, выгравированных вдоль каждой из окружностей.
Хитроумная вещица. Когда-то подобные замки пользовались большой популярностью: их можно открыть, лишь набрав на кольцах определенное слово, которое при покупке продавец сообщает на ухо.
Мой хозяин закрыл дверь, опустил засов и вернулся к камину.
— Ветер с юго-востока. В тот раз он тоже принес бурю, а вместе с ней и то, что у вас в руках. Да, давно это было; отец часто рассказывал мне эту историю… Вижу, вы пытаетесь разомкнуть кольца. Никогда не угадаете слово: его придумал патер Кендалл и запер им пару призраков, которым не спалось в их могилах. Когда же подошло его время, сам лег в могилу и прихватил слово с собой.
— Что за призраки, Мэттью?
— А-а, по глазам вижу, что вам не терпится услышать всю историю. Отец рассказывал ее лучше, чем я. В то время он был моложе меня, еще не успел жениться и только-только выстроил этот дом, где мы сидим с вами. Так что все произошло почти под самым его носом.
Хозяин пододвинул кресло к огню, закурил короткую трубку и тихим голосом поведал давнюю историю, не отрывая взгляда от пританцовывающих язычков фиолетового пламени.
— Да, в тот январь ему исполнилось почти тридцать, так давно это было. В ночь на двадцать первое разразился небывалый шторм. Отец поднялся задолго до рассвета: покойник не любил попусту валяться в постели, к тому же ветер был такой, что крыша шевелилась над головой. По осени он отгородил участок земли возле Нижней поймы и теперь собирался проверить, что там успели натворить дождь и ветер. Тропинка вела через Канонирское поле: несколько дней спустя там похоронили почти всех выловленных утопленников. Ветер всю дорогу дул ему в лицо, а в одном месте (он часто говорил мне об этом) из темноты вылетел клубок водорослей и скользнул по его щеке, подобно холодной руке. Однако отец держался молодцом, пока не достиг низины; там пришлось опуститься на четвереньки и ползти, цепляясь пальцами за гальку; он утверждал, что камни, некоторые величиной с человеческую голову, катились и прыгали мимо него: впечатление было такое, что весь берег медленно сползает в море, ревущее за его спиной. Изгородь, разумеется, снесло; не осталось ни колышка на месте, где она стояла. Вначале отец подумал, что пропустил свой участок. Надо сказать, что мой родитель был очень набожный человек, и если ему показалось, что конец света близок — посреди мрака и ветра, в окружении перекатывающихся камней, — вы можете быть уверены, — что грохот пушечного залпа и внезапная вспышка, мертвенно высветившая берег, лишь утвердили его в этом предположении. В ту минуту он не нашел ничего лучше, как помянуть подходящий кусок из Священного писания, забормотав: «Вот и второй Ангел вострубил… восшел Агнец в брачных одеждах, и был низвергнут Проклятый в пылающую геенну…» Не поднимаясь с колен, он попросту склонил голову и ждал, снова и снова повторяя свою молитву.
Прошло немного времени; ничего не происходило, и в перерыве между двумя залпами он отважился поднять голову и взглянуть в сторону моря. Новая вспышка голубоватого сияния осветила побережье до Железного рифа, где среди адских бурунов отчаянно боролся за жизнь экипаж военного шлюпа. Это они жгли огни и стреляли из пушек. От парусов остались лишь хлопающие на ветру клочья: капитан пытался развернуть нос судна к морю при помощи кормового якоря и пары уцелевших на верхних реях обрывков. Пока отец наблюдал за его маневрами, якорная цепь лопнула, как натянувшаяся нитка, и фут за футом обреченный шлюп потащило к скалам Каирн-Дю и Варсес. Море пенилось и кипело вокруг; шлюп подбросило, когда его борт проломил подводный бурун. Что было дальше, отец не видел, потому что в этот момент огонь потух.
Так вот, сэр, повернулся он в темноте и побежал в Коверак за помощью — хотя прекрасно понимал, что ничем тут уже не поможешь. Только он повернулся, ветер подхватил его и швырнул наземь, словно Проклятого из давешней молитвы. Должно быть, вы заметили, что даже днем это непростое дело — пробираться среди тамошних камней, так что мой отец изрядно поранился да понасобирал в темноте синяков и шишек. Однако уже светало, и к тому времени, когда он добрался до мыса Норд, можно было без свечи читать газету. По дороге он не оглядывался ни на море, ни на Коверак; сразу направился к первому коттеджу — он до сих пор стоит на мысе. Тогда в нем жил рыбак по имени Билли Эд, и когда мой отец влетел на кухню с криком: «Кораблекрушение!», то увидел жену Билли Эда — Энн, стоящую у очага в башмаках, с шалью на голове и в насквозь промокшей одежде.