— Ты никуда не пойдешь, — коротко отрезала жена. — Я не могу остаться одна с детьми, просто не выдержу.
— Хорошо, — согласился Нат. — Подождем до утра. К тому же в семь утра будут передавать сводку. Но на ферму сходить придется: нужно занять у них картошки и хлеба.
Его мозг был занят мыслями о предстоящем нападении. На ферме сегодня, наверное, никто не работал. Коровы стоят недоенные у ворот и ждут, между тем как люди прячутся в доме, забаррикадировавшись, как и они здесь, в коттедже.
Если у них оставалось время забаррикадироваться.
Дети спали в своих импровизированных постелях, жена молча сидела за столом. Нат осторожно открыл входную дверь и выглянул наружу.
На дворе стемнело. Ледяные порывы ветра стали сильнее, задувая через равные интервалы со стороны моря. Нат шагнул на крыльцо и остановился: доски были завалены птичьими телами. На ступенях раскинулись самоубийцы-пикировщики со свернутыми шеями. Глаза повсюду натыкались на мертвых птиц. Живые улетели к морю, когда начался отлив. Наверное, как и днем, чайки снова сидят на волнах.
Вдалеке, на склоне холма, догорали языки пламени: один из разбившихся самолетов. Пламя, раздуваемое ветром, жадно пожирало обломки.
Нат задумчиво оглядел птичьи тела. Если сложить их одно на другое поверх подоконника, это послужит дополнительной защитой во время следующего штурма. Не бог весть какая защита, но все-таки. Мертвые тела придется разрывать, расклевывать, сбрасывать с окон, прежде чем нападающие прорвутся и примутся за рамы.
В темноте он приступил к работе. Странное ощущение: стоило больших усилий заставить себя прикоснуться к птицам. Тела еще не успели остыть, и оперение было влажным от крови. Горло сжималось от отвращения, однако Нат продолжал работать, набивая кровоточащими телами разбитые рамы.
Закончив, он вошел в дом и подпер дверь на кухню посудным шкафом. Не спеша вымыл руки и переменил бинты, испачканные птичьей кровью.
Жена приготовила какао, и, выпив полную чашку, Нат почувствовал, как сильно устал за истекший день.
— Все в порядке, — улыбнулся он, — Больше нам не о чем беспокоиться.
Вытянувшись на матраце, он прикрыл глаза. Сон был тревожен; мозг не покидала мысль о чем-то неисполненном. Каким-то образом это упущение было связано с догорающим на холме самолетом. Нат окончательно пробудился оттого, что его трясла за плечо жена.
— Они прилетели, — всхлипывая, прошептала она, — Уже целый час там царапаются. Не могу больше слышать… Еще пахнет… чем-то горелым.
Теперь Нат вспомнил: он забыл развести огонь. Очаг тлел, готовый погаснуть. Вскочив на ноги, он зажег лампу. За стенами не прекращалось постукивание, однако не это привлекло его внимание — на кухне пахло палеными перьями. Запах пропитал всю комнату, и Нат сразу понял, что случилось. Пытаясь проникнуть в дом, птицы залетели в дымоход.
Набрав в охапку сухих сучьев, он бросил их на тлеющие уголья и потянулся к канистре с керосином.
— Не подходи, — предупредил он жену и плеснул жидкость в очаг.
В дымоходе забушевало пламя; в костер начали падать обугленные, почерневшие тела птиц.
Проснулись дети и заплакали.
— Что там? — спросила Джил, размазывая по щекам слезы.
У Ната не было времени отвечать ей; вооружившись кочергой, он выгребал из очага птиц и сбрасывал их на пол.
Огонь прогонит живых птиц с трубы. Внизу было сложнее; птицы успели набиться в дымоход, и Нат, задыхаясь, боролся с их тлеющими, охваченными языками пламени телами. На удары в окна и дверь не оставалось времени обращать внимание. Пусть ломают крылья, сворачивают шеи, теряют жизни в отчаянной попытке ворваться в дом. Им не удастся этого сделать.
— Перестаньте плакать, — сказал он детям. — Ничего страшного не случилось. Вытрите слезы.
Тлеющие, беспомощные тела продолжали сыпаться в огонь. Наг выгребал их кочергой. Огонь и тяга остановят уцелевших; пока дымоход чист, мы в безопасности.
Бой кухонных часов заглушил треск расщепляемых клювами досок. Странное сочетание звуков. Три ночи. Осталось немногим более четырех часов до начала отлива. Нат присел около очага. Пламя уменьшилось, из дымохода больше не падали почерневшие тела. Засунутая вовнутрь кочерга не встретила сопротивления. Все чисто, опасность миновала. Если постоянно поддерживать огонь, такое больше не повторится.
— Надо будет занять угля на ферме. Пока не кончится отлив, мы успеем перенести все необходимое. Придется привыкать к новому распорядку.
Они выпили чаю, съели немного хлеба. Осталось всего полбуханки, заметил Нат. Ничего страшного, но следует позаботиться о запасе. Если им удастся продержаться до семи утра, до выпуска новостей, это будет совсем неплохо.
— Ты не возражаешь, если я закурю? — спросил он жену. — Табак поможет отбить запах паленых перьев.
— В пачке осталось только две штуки, — сказала она, — Я собиралась купить тебе сигарет завтра.
— Хватит одной, — согласился он.
Обнявшись, они присели на уложенных на полу матрацах. Потрескивание сучьев в очаге, полутемное освещение создавали подобие уюта на кухне, однако его не переставали нарушать птицы. Постукивание не прекращалось новая, резкая нота задела слух осажденных. Чей-то более мощный клюв пришел на помощь чайкам.
Нат попытался вспомнить птиц, способных на такую работу. Нет, пожалуй, это не дятел. Тогда стук был бы легче и чаще. А эти удары расщепляли доски.
В этот момент он подумал о ястребах. Не они ли пришли на помощь? Ястребы, канюки, пустельги, соколы — он совершенно забыл об этих хищных птицах. Оставалось три часа до начала отлива, и люди беспомощно ждали, прислушиваясь к треску расщепляемого дерева, скрежету когтей, раздирающих стены.
Нат огляделся, отыскивая, чем укрепить дверь. Окна защищал сервант, за них можно было не беспокоиться. Крепость двери вызывала опасения. Он поднялся наверх; прошелся по коридору, остановился и прислушался. В детской раздавалось легкое пошаркиванье, царапанье коготков по полу. Птицы проникли вовнутрь. Вторая спальня оставалась свободной. Нат вынес из нее кровать и подпер дверь детской на случай, если та поддастся.
— Нат, ты где? — позвала жена. — Спускайся вниз.
— Сейчас, — прокричал он. — Только проверю двери.
Домашним не обязательно знать о новых обитателях детской спальни. Нат тяжело вздохнул и направился лестнице.
В половине шестого он предложил позавтракать. За скромной трапезой они снова прислушивались к шуму атаки за окнами, к треску разрываемых досок…
Неожиданно для себя Нат обнаружил, что не сводит глаз с медленно ползущих по циферблату стрелок. Если его предположение неверно и птицы не улетят с отливом, они обречены. Им не продержаться весь день без угля, без отдыха…
Мысли смешались; он чувствовал, что засыпает, когда его позвала жена.
— Что? Что случилось? — встрепенулся он.
— Сообщение, — сказала жена. — Уже почти семь.
Слабое потрескивание приемника принесло ощущение жизни.
Наступило томительное ожидание. Кухонные часы пробили семь часов. Потрескивание продолжалось. И больше ничего. Ни музыки, ни сигналов.
— Наверное, мы неправильно расслышали, — нарушил молчание Нат. — Сообщение будет в восемь.
Они оставили приемник включенным; Нат подумал о батарейках, надолго ли их хватит. Если мощность иссякнет, они не услышат инструкций.
— Светает, — прошептала жена. — Должно быть, солнце уже встало. И птицы стучат не так громко.
Она не ошиблась. Скрежещущие, рвущие звуки слабели с каждой минутой. Утихли пошаркиванье, толкотня, борьба за место на крыльце, на подоконниках. Начинался отлив.
К восьми часам за стенами не раздавалось ни звука. Лишь завывание ветра и потрескивание приемника. Дети, убаюканные наступившей тишиной, наконец заснули.
В восемь тридцать Нат выключил приемник.
— Мы пропустили новости, — сказала жена.
— Новостей больше не будет, — ответил Нат. — Теперь все зависит от нас самих.