* * *
У Лисапета с вестибулярным аппаратом, оказывается, все почти нормально. Я имею в виду то, что морской болезнью – да и то вовсе не в тяжелой форме, – я промучился лишь первый день путешествия. Подташнивало, да, но род Крылатых Ежей не опозорил.
Пока внук развлекался травя шкоты, подтягивая концы и разыскивая ключ от клотика, а я изучал отчетность верфи и прикомандированных философов, да давал ценные распоряжения, пентекор Энгеля успели тимберовать – ну или пересобрать с заменой устаревших досок, кому как милее, – и спустить на воду. После спасения стервозницы (с дочкой) из условно-сопредельной державы Мокроногому дежурство было выделено в районе Аарты, куда он и обязан был теперь выдвинуться.
Как, наверное, все понимают, в умах тут же родилась мысль, что отчего бы пожилому монарху, с его радикулитом и прочими болячками, не отправиться в свою столицу морем, на новеньком холкасе, со всеми удобствами, да еще и в сопровождении боевого корабля?
Эшуард из Лысых Енотов встал на дыбы и был готов на такую идею лечь грудью, как на фашистский ДОТ, но оказался в меньшинстве, и отбыл посуху с именным царским указом сопроводить до Аарты личную государеву кобылу, Репку.
Я вот не припоминаю, чтоб на меня, после коронации, хоть кто-то орал. Даже те кто покушались, и те были вежливее и не ссылались на какие-то там долг и приказ.
На повышение Латмуру мужика порекомендую, однозначно. Тем паче, что четверых бойцов на корабль он отспорил. Без лошадей, конечно, так оно и понятно – кого тут, случись чего, верхами на палубе атаковать?
Зато Утмир был счастлив. Ему, наравне с матросами, позволили… Ну, как, «позволили»? Я был не против, а шкипер, он же Морской воевода, не возражал… В общем, лишняя пара рабочих рук на корабле нарисовалась.
Первый день после отплытия, почти весь, мне было слегка не до этого, зато когда я вышел на палубу вечером, то чуть сразу дуба не дал. Внучара, в одних портках, стоял на рее держась правой рукой за мачту, что-то там наблюдал и докладывал своим звонким мальчишечьим голосом. Снизу ему в ответ басил помощник кормчего.
– И давно так, Михил? – мы с князем присели за небольшой столик под навесом в центре корабля.
– С утра, государь. Как отплыли. – ответил Морской воевода.
– А, позволь полюбопытствовать – просто я человек сугубо сухопутный, многое не понимаю, – зачем?
– Запоминает береговые ориентиры, повелитель. – ответил князь.
– И что, вот так, весь день не слезал? – удивился я.
– Ну что вы, ближние они с Энгелем за два дня разобрали. Нет, часа два как залез. С парусом до этого помогал.
– А, положим, ночью он что делать будет?
– Спать. – ответил Михил. – Все ориентиры за один проход запомнить нельзя. Царевич это понимает.
Мы не разговаривая поели, покуда я формулировал следующую фразу.
– Считаешь, выйдет из него толк, если на корабли пойдет?
Морской воевода помолчал, размышляя.
– Трудно сказать. – наконец ответил он. – Потенциал у царевича есть. Моря не боится, высоты тоже, для купеческих кораблей этого, в общем-то, довольно. Но вот каково ему будет весло? Грести на боевом корабле не каждый способен. Кроме того, государь, простите если я непочтителен, но море, это совсем не то что в атаку, с копьями наперевес. Тут, если шторм, не сбежишь и не отступишь, не пробьешься сквозь ряды врагов. Полагаю, что для человека царской крови такая служба слишком опасна.
Я отпил воды из кубка и призадумался. На берегу Утмир явно и недвусмысленно заявил претензию на взрослость и силой его уже не удержать – не смотрите что шкет шкетом. Не великий я педагог, ни в той (насколько знаю), ни в этой жизни у меня детей нет, но что такое пубертатный период помню неплохо. Тут надо хотелкам не мешать, а умело их направить.
– Знаешь, князь, а ты прав. – ответил я. – Твоему сыну сколько было, когда ты его первый раз, за весло, на банку, посадил?
Михил нахмурился, припоминая.
– Месяц… Нет, государь, на два месяца он был тогда старше царевича.
И чего теперь удивляться, что Энгель голыми руками подковы гнет?
– Тогда знаешь что? Пусть Утмир и проверит, тяга это у него или придумка. Завтра отправь его на пентекор простым матросом. До самой до Аарты. Запросится с весла, значит блажит. Нет… Ну, значит так тому и быть, дозволю.
– Не стоит ли вашему величеству самому сообщить царевичу ваше решение? – усомнился Михил из Гаги.
– Нет. – отрезал я. – На этом корабле ты первый после Солнца.
Утро четвертого дня плаванье поприветствовало меня мигренью и стремительно усиливающейся ломотой во всем теле – я аж на палубу еле выполз, чтобы совершить предписанные саном обязательные обряды. Настроение, сами понимаете, при этом было не ахти, а тут еще Михил, прищурившись вглядывающийся в горизонт и с лицом как у моргенмуффеля[28] – начало дня явно не задалось.
Покуда я, кряхтя и с трудом удерживаясь от стонов, проводил на баке ритуал утреннего приветствия Солнца, Морской воевода успел отправить ялик к пентекору Энгеля и теперь досадливо барабанил пальцами по фальшборту, наблюдая как лодка с четырьмя гребцами, переваливаясь на удивительно сильных для полного штиля волнах, ползет к кораблю его сына.
Достигнув борта матросы, не поднимаясь на палубу, что-то выкрикнули, получили невнятный отклик и уже несколько мгновений спустя откуда-то, словно чертик из табакерки, в одном исподнем, выскочил Мокроногий. Матросы холкаса обменялись с ним несколькими короткими фразами, после чего командир пентекора повелительно вскинул руку в сторону нашего корабля и исчез еще более стремительно, чем появился.
Ялик едва успел развернуться на обратный курс, а на пентекоре уже звучали сигналы побудки. Спустя еще пару-тройку минут там поставили весла – видимо выучка экипажа у сына Морского воеводы оказалась на высоте, – загрохотал барабан, задающий ритм гребцам, и, не затрудняясь подъемом якоря, а попросту – не вытравив даже, – обрубив канат, корабль пришел в движение.
Я как раз к этому моменту завершил божественный моцион и доковылял до Михила из Гаги.
– Ты, князь, не иначе пиратов каких на горизонте углядел? – поинтересовался мое величество. – Или другая какая неприятность?
– Другая, государь. – мрачно отозвался Морской воевода. – Шторм приближается.
– А я-то думаю,с чего мне сегодня так погано… Что думаешь предпринимать?
– Берег каменистый, на мелководье тут скалы. – ответил князь Михил. – По спокойной погоде, на ночевку встать в этом месте – милое дело, но дожидаться гнева Морского деда стоя на якорях не стоит. Упаси боги, лопнет трос, и либо перевернет, либо разобьет о камни. Сейчас Энгель нас возьмет на буксир и выведет на простор – там шансы уцелеть есть. Поставлю зарифленный парус – глядишь и вылавироваю. Если буря будет не шибко сильной, конечно.
Покуда мы беседовали, небо на западе начало стремительно темнеть, однако тут, у нас, все еще продолжалось полное безветрие.
– Государь… – Главвоенмор помолчал. – Вы бы принесли Висну жертву, а? Авось он внемлет молитвам столь просветленного человека как вы.
Я почесал в затылке, пытаясь припомнить обряд подношения Всеашшорскому Посейдону. Оно, с моей точки зрения, совершенно бесполезно, но если экипажу так будет спокойнее, то почему бы и нет? Меньше будут нервничать – меньше накосячат. Да и есть боги Мангала, нету ли их, с учетом моего посмертного опыта – это еще бабушка на троих соображала.
– Ладно, пошепчусь с рыбами, пускай передадут мою просьбу. – согласился я, и, повернувшись к маячащим неподалеку Блистательным, распорядился. – Так, братцы, тащите на нос два кувшина вина побольше, мой кубок и миску каши.
Гвардейцы скрылись, а Михил огорченно покачал головой.
– Вино у нас на борту, повелитель, не очень доброе – для простых матросов. Вы же сам распорядились, на вас и царевича хмельного в дорогу не брать.
– Ну, знаешь ли, чем богаты – тем и рады. – я развел руками. – Да и вообще, дареному коню титьки не щупают, Висну это должен бы понимать.