Шарлотта повернулась и вышла из комнаты.
Перед тем как вернуться в Штаты, она виделась с Чарльзом Сейнт-Маллином еще несколько раз; у них стало правилом дважды в неделю обедать вместе. О Вирджинии больше ни разу не говорили; они рассказывали друг другу о том, чем каждый из них занимался, что их интересовало, что нравилось; и у обоих было такое ощущение, что, сколько бы они ни разговаривали, им все равно будет этого мало.
Чарльз был культурен, обаятелен и интересен; как адвокат он добился весьма скромного успеха и жил сейчас в Фулхэме вместе с женой Грейс и тремя детьми, мальчиком и двумя девочками; ему было непросто оплачивать их учебу в школах. Грейс работала преподавательницей музыки, давала уроки игры на пианино и на флейте; младшая их девочка была очень талантливой и сумела получить стипендию для учебы в детской музыкальной школе.
Чарльз очень любил Ирландию и свой старый родительский дом.
— Временами мне так хочется съездить туда вместе с тобой, — с легким сожалением в голосе сказал он как-то, — но, думаю, это вряд ли возможно.
— Я полагаю, Грейс не знает о… — начала было Шарлотта.
— Нет, конечно нет, — поспешно ответил он, — и не должна никогда ничего узнать. — Больше к этой теме они не возвращались.
Шарлотта была от Чарльза просто в восторге: в нем оказалось столько тепла, сочувствия, и он все время ею восхищался. Целые часы подряд она делилась с ним своими страхами и надеждами, планами на будущее, рассказывала о тех душевных муках, которыми отзываются ненормальные отношения в их семье, о беспокойстве, которое вызывают у нее Георгина и еще того сильнее — Макс.
— Одному Богу ведомо, что с ним станется, когда я уеду и некому будет тут за всем присматривать.
— Хотел бы я с ними со всеми познакомиться, — проговорил Чарльз. — Но вряд ли этому суждено случиться.
— Боюсь, что да, — вздохнула Шарлотта. — Если это и произойдет, то, во всяком случае, далеко не в ближайшее время.
— Кстати, о времени. — Он вскочил из-за стола. — Я должен идти. Я уже и так опоздал.
— Спасибо, мы прекрасно поговорили, и уже не в первый раз, — сказала Шарлотта. — Возможно, до моего отъезда мы уже больше не увидимся. Обещай мне, что будешь писать.
— Обещаю. — Он поцеловал ее на прощание.
Она смотрела ему вслед, пока он шел к выходу из ресторана. У него было немного лишнего веса, да и мешковатый, не новый уже костюм тоже не украшал его. Держался он все время подчеркнуто бодро, улыбался, однако выглядел усталым: забот в жизни у него явно было больше чем достаточно. Хорошо бы суметь чем-нибудь его побаловать, подумала она. В конце концов, для чего же еще нужны отцы, как не для этого.
Тот совет, который он дал ей относительно манеры держаться в «Прэгерсе», она восприняла весьма серьезно. И, вернувшись назад, приложила все силы к тому, чтобы как-то взломать окружавшую ее стену глухой враждебности; она понимала, что бессмысленно даже пытаться подружиться с Гейбом, но стала буквально навязываться другим, приглашая их зайти с ней после работы в какой-нибудь бар. Это оказалось очень трудным делом: было ясно, что никто из них не хочет с ней никуда ходить, однако не смеет отказываться. Она смеялась всем их шуткам, спрашивала у всех совета, рассказывала про себя различные истории, где оказалась отнюдь не в героинях-победительницах. Но все это, похоже, не приносило никакого результата. Как-то за две недели до Рождества она выскочила в обед из банка, чтобы быстро перехватить бутерброд, и почти сразу же вернулась назад, к докладу, которым занималась, при этом почти не обратив внимания на то, что в большом общем рабочем зале никого не было. Но час спустя отметила про себя, что зал почему-то пуст. Сотрудники появились только в четыре часа; оказывается, сегодня был торжественный предрождественский обед, а о ней то ли забыли, то ли не захотели ее приглашать. Шарлотта так и не смогла решить, какое из двух этих возможных объяснений было бы для нее обиднее.
Два дня спустя, уже ближе к концу работы, она шла куда-то по коридору, как вдруг столкнулась с Гейбом.
— Вот вы где, — проговорил он, вываливая ей в руки исправленную стенограмму недавнего совещания. — Размножьте-ка это на ксероксе и разошлите всем, кому надо, ладно? А мы тут съездим с ребятами, отметим приближающееся Рождество. До скорого.
Шарлотта взяла бумаги и поплелась с ними на ксерокс. Она взглянула на листы, чтобы разобраться, какая именно это стенограмма, и вдруг увидела, что буквы расплываются у нее перед глазами; понадобилось некоторое время, чтобы она сообразила, отчего это происходит, — она плакала. Шарлотта помчалась к кабинету, который занимала вместе с Гейбом, и, обнаружив, что он, слава богу, свободен, села, опустив голову на руки, и расплакалась уже по-настоящему, тихонько, но очень горько. Возможно, она бы плакала так еще долго, но внезапно чья-то рука дотронулась до ее плеча, и голос, в котором сочетались странная мягкость и сильный бруклинский акцент, произнес: