Но коп посмотрел на меня тем же взглядом «я-насквозь-вижу-твой-треп», что и офицер Дружески, – только этот, знаете ли, не был таким уж дружелюбным, – поэтому я не только не заткнулась, но и подняла тему, которую не стоит упоминать, если хочешь, чтобы тебе поверили.
«Принюхайтесь, чувствуете запах?» – сказала я.
«Запах?»
«Внутри фургона. Понюхайте».
Он наклонился и понюхал: «Освежитель воздуха?»
«Травка».
Его брови поднялись: «Марихуана»?
«Уборщик курит».
«В самом деле? Никогда не подумаешь, глядя на него».
«Не для кайфа, – сказала я. – В смысле, и для него тоже, но он курит, чтобы возбудиться. Прежде чем…»
«А! Ты имеешь в виду, прежде чем он использует свое снаряжение для похищений… А тебе знаком запах марихуаны, да?»
Тут все начало расти как снежный ком. Чем скептичнее он выглядел, тем больше я говорила; когда он спросил, что вывело меня на уборщика в первый раз, я на самом деле сказала правду или, по крайней мере, сказала достаточно, чтобы выставить себя полной идиоткой. «Обезьяньи крики, да? Что ж, я понимаю, почему ты отнеслась с подозрением к человеку, который кричит, как обезьяна…»
Чтобы окончательно меня унизить, он вывел меня на улицу и спросил Карлотту, знает ли она что-нибудь про эти обезьяньих крики.
«Обезьяньи чего?» – спросила Карлотта.
«Так я и думал», – сказал полицейский и велел своим приятелям снять с уборщика наручники.
Мой болтливый язык не мог уняться: «Вы его отпускаете?»
«Беспокойся о том, отпущу ли я тебя, – ответил полицейский. – Если этот джентльмен захочет выдвинуть обвинение в нарушении границ частных владений, я с радостью тебя арестую».
Но уборщик, все еще изображая невинность, сказал, что не хочет выдвигать обвинений – он просто хочет понять, что происходит.
«Всего лишь недоразумение, сэр, – ответил ему полицейский и поглядел на меня, – которому лучше бы не повторятся».
Диасы отвезли меня домой. Сеньор Диас заставил меня ехать в кузове пикапа, и я особо не возражала, поскольку они с Карлоттой всю дорогу громко спорили на испанском; когда мы притормозили у школы, чтобы высадить библиотекаршу, та выползла из кабины бледная и наполовину оглохшая. Затем мы добрались до моего дома, и сеньор Диас спокойно побеседовал с тетей и дядей. Мне и подслушивать было не надо, чтобы понять – с этой минуты я езжу в школу на автобусе.
После ухода Диасов дядя сказал, что «будет лучше», если я больше не стану ходить в закусочную или на заправку, а тетя добавила, что «какое-то время» им не понадобится моя помощь в магазине, и это означало, что я наказана. Я всерьез разозлилась и начала болтать о том, как глупо мне не верить, и что не будет моей вины, если уборщик прибьет еще какого-нибудь ребенка. Но они только головами покачали и оставили меня рвать и метать в одиночестве.
Была пятница, целые выходные у меня ушли на жалость к себе. Понедельник оказался чуть лучше – я проспала лишние полтора часа, что морально восполнило вынужденную поездку на автобусе. До второго урока английского мы с Карлоттой не виделись. Но во время занятий она меня игнорировала, пришлось на перемене выбежать в коридор, чтобы догнать ее.
«Я не должна с тобой разговаривать, Джейн, – сказала она. – Папа считает, что ты плохо на меня влияешь».
«Так и есть. И это одна из причин, по которой я тебе нравлюсь».
Шутка вышла плоской, но, по крайней мере, моя подруга не ушла. Через секунду она спросила: «Ты слышала про уборщика?»
«А что с ним?»
«На выходных он уволился. Библиотекарша сказала мне, что он позвонил директору и сказал, что уходит».
«Уходит, типа переезжает?»
«Думаю, да».
«Разве ты не понимаешь, что это значит? Он виновен! Хотя полицейские его и отпустили, он боится, что о нем вспомнят, если еще один ребенок пропадет».
«Возможно, – сказала Карлотта. – Или, может быть, он боится, что люди поторопятся с выводами, когда услышат, что к нему приезжала полиция».
«Карлотта, клянусь, я ничего не сочинила».
«Ну, теперь это уже не важно, да? В смысле, если он и правда уехал навсегда, – она посмотрела на меня. – Будь осторожна, пока мы точно это не выясним, ладно?»
Мне уже приходило это в голову. В ту пятницу, когда мы покидали дом уборщика, я поймала на себе его взгляд. Полицейские уже сидели в машинах, Фелипе разгонял пикап, а я оглянулась и увидела, что уборщик все еще стоит в дверях в нижнем белье и разглядывает меня. Растерянность на его лице исчезла, и появилось новое выражение.
– Неприязнь?
– Нет. Никаких эмоций. Он был просто… внимательным. Как будто хотел убедиться, что узнает меня при следующей встрече.