Она: Откуда мне знать? Да к тому же меня это и не интересует. Наверно, на свою эту… как ее… Хотя нет, она в больнице. Его жена только в среду или четверг вернется.
Он: Вот как!
Решительным шагом уходит влево, через некоторое время возвращается справа.
Он: Спрятаться он мог только за туями.
Она: Или за абрикосом.
Он: Да нет, там его легко было бы заметить. А такое кричат обычно из укрытия, исподтишка. Тут, впереди, и со стороны Майерхофера вообще нигде не спрячешься.
Она: Да? А за сауной?
Он: Оттуда его было бы не так отчетливо слышно. Нет, это было гораздо ближе.
Она: Почему тебя вообще это так жгуче интересует?
Он: Меня? Да ни капельки. Вообще не интересует.
Он снова садится, оба продолжают читать. Внезапно Он вскакивает, швыряет книгу на стол.
Он: Неслыханная наглость! Да что он себе позволяет! Это неслыханно!
Она: Ну а чего ты еще ожидал от этого грубого, невоспитанного мужлана, Франц-Карл?
Он: А вот я с ним познакомлюсь поближе, тогда и посмотрим, какой он грубый. Он у меня еще увидит…
Она: К тому же откуда ты знаешь, что он имел в виду именно тебя?
Он: Не хватало только, чтобы он тебя имел в виду!
Она: Меня? Вот уж не думала, что мужчина может так обозвать женщину. Хотя кто его знает…
Он: Неважно. Все равно. Он обругал кого-то из нас.
Она: Но могло ведь быть и…
Он: Ничего там не могло быть! Это было оскорбление, адресованное именно нам. Жены дома нет, гостей тоже, он встал вон там, за туями, то есть к тому же еще и на нашей стороне, и даже предположить, что он обругал самого себя — с такими людьми это бывает, когда он молотком себе по пальцам заедет или еще что-нибудь, — даже этого предположить нельзя. Потому что в таких случаях человек кричит иначе. А когда он нарочно этаким фальцетом кричит «Жо-о-о-па!»…
Она: Франц-Карл, я тебя в последний раз…
Он:…Я это с детства отлично помню, таким манером ты прикидываешься, будто кричат откуда-то издалека и будто это не ты вовсе. Но со мной этот номер не пройдет! Тут господин Энцингер сильно заблуждается. Ну ничего, он у меня еще узнает, я еще ему покажу, кто из нас жопа…
Она: Франц-Карл…
Он: И даже не пытайся меня удержать!
Занавес
Та же обстановка. Она накрывает на стол к полднику. Слышно, как в глубине сцены что-то пилят.
Она: Франц-Карл, все готово! Франц-Карл!
Он: Сейчас! Иду!
Она садится за стол, немного погодя появляется Он с ножовкой и большим суком в руках.
Он: Вот так-то. Впредь его абрикос в наш сад залезать не будет!
Уносит ножовку и сук, возвращается. Она наливает ему кофе, кладет кусок торта.
Она: Сегодня утром встречаю я эту Энцингер…
Он: И это еще только начало.
Она: На редкость глупая особа, по части глупости ни в чем не уступит своему муженьку.
Он: Я в магистрате навел справки…
Она: Представляешь, захожу я в лавку, а она уже там — стоит и распинается про то, какая тяжелая у нее была операция…
Он: Эта хижина, где у него сауна — понимаешь, она наполовину из кирпича…
Она: Ну, я долго все это выслушивать не стала, сказала, что очень спешу и попросила, чтобы меня поскорее обслужили.
Он: А это значит, что он должен был представить проект и испросить специальное разрешение.
Она: А под конец я еще сказала: «И вообще не понимаю, зачем поднимать столько шума из-за какого-то аппендицита…»
Он: Так что если я на него заявлю — придется ему свою сауну снести.
Она: А в ответ эта дура — представляешь, она так возмутилась, и все из-за того, что я не захотела слушать про ее аппендикс — мне и заявляет: «Между прочим, от этой операции уже не один пациент умер».
Он: Умер? Кто умер?
Она: Франц-Карл, ты меня совсем не слушаешь?
Он: Почему же, конечно, слушаю. И если я на него заявлю, сауне его хана.
Она: А я ей и говорю, мол, вам беречь себя надо, мне ли не знать, что такое тяжелая операция. А сама этой мерзкой бабе так прямо в рожу бы и заехала. Хочешь еще кусок орехового торта?