Входит Агнес с подносом, на нем кофейник, молоко, сахар, чашки и все прочее.
Агнес: Это он у нас умеет… Нет, правда, как это мило, что вы нас навестили. (Накрывает на стол.)
Тишендорфер: К стыду своему должен сознаться, что меня никогда бы не осенила эта идея, если бы не ваш внук.
Йозеф: Но это не я его надоумил! Это все она.
Агнес: Что — я?
Йозеф: Ну конечно, это же ты начала ныть, что я совсем не вспоминаю своих старых друзей…
Тишендорфер: Так это вы, мадам? Как это, однако, трогательно…
Агнес: Вы постоянно живете за городом, в Волькерсдорфе?
Тишендорфер: Да, всегда там.
Йозеф: Не тоскливо в тех местах?
Тишендорфер: Я нахожу их благодатными… Не потрясающими, но весьма благодатными. Для нашего возраста самые подходящие места.
Йозеф: Не умыкни тогда Лакомб у тебя тот выгодный пост, была бы у тебя сейчас своя вилла в Бадене и дачка на Майорке.
Тишендорфер: Ага. И надгробная плита на Хитцингском кладбище. Знаешь, почему я никогда ему не завидовал? Потому что совсем не так уж хороша была эта работа. Поднять из руин фирму и при этом еще прославиться — да такое кого хочешь доконает. Его и доконало.
Агнес: Вот видишь, и я все время говорила…
Тишендорфер: Да и не настолько хуже был мой собственный пост, который я так и так занимал в банке… Там я спокойно смог дослужить до пенсии. Впрочем, «спокойно» — это тоже, конечно, преувеличение. Если ты начальник отдела кредитования в банке, значит, то и дело балансируешь над пропастью.
Агнес разливает кофе.
Агнес: Вам с молоком?
Тишендорфер: Нет, благодарю. Кофе чем крепче — тем лучше.
Агнес: Когда вас выбрали в правление банка — вы тогда и нас в гости пригласили.
Тишендорфер: Бог мой, вы даже об этом помните!
Агнес наливает кофе Йозефу.
Тишендорфер: Это же больше тридцати лет тому назад…
Агнес хочет подлить в кофе молока. Йозеф ее почти отталкивает.
Йозеф: Да отвяжись ты!
Агнес: Что это с тобой? Сегодня без молока?
Йозеф: Если я никогда с молоком не пью, с какой стати я сегодня должен пить с молоком?
Агнес, привыкшая спокойно сносить капризы мужа, наливает себе кофе с молоком и как ни в чем не бывало продолжает беседовать с Тишендорфером.
Агнес: У вас ведь тогда квартира была на Штубенринге, верно. Очень хорошая квартира… Сахару?
Тишендорфер берет сахар. Йозеф тоже тянется к сахарнице.
Агнес: Но Йозеф, сахар тебе ведь и правда нельзя…
Йозеф: Всегда пил с сахаром — и сегодня пью с сахаром.
Агнес: Ну, как знаешь… И что же стало с той квартирой — вы от нее наверно отказались?
Тишендорфер: Квартиру я оставил жене после развода.
Агнес: Ах вот оно что… И женились снова?
Тишендорфер: Еще бы. Даже дважды.
Йозеф: А что, у нас сегодня нет штруделя?
Агнес: О господи! Извините. Совсем голова стала никуда… (Уходит на кухню.)
Тишендорфер: Ну, а остальные наши как?
Йозеф: Какие остальные?
Тишендорфер: Ну, из нашего класса… Кто-то же должен еще… я имею в виду, не все же они…
Йозеф: Все.
Тишендорфер: Мы с тобой последние остались?
Йозеф: Да… С прошлой недели.
Тишендорфер: С прошлой недели. И кто же?
Йозеф: Мирца.
Тишендорфер: Господи… Вот так спросишь — и на тебе. Прямо хоть не спрашивай.
Йозеф: А ты разве траурное извещение не получил?
Тишендорфер: Да нет. Но это и не удивительно. Я столько раз менял адреса.
Входит Агнес с ромовым кексом.
Агнес: А вот и ромовый кекс. Прошу.
Йозеф: А почему не штрудель?
Агнес: Потому что сегодня у нас ромовый кекс.
Тишендорфер: О, ромовый кекс! Замечательно…
Агнес кладет Тишендорферу кусок кекса.
Йозеф: Рак у него был. Рак легких.
Агнес: У кого?
Йозеф: У Мирцы.
Тишендорфер: Это маленький такой, чернявый, да? Он еще однажды классный журнал слямзил?