Я потянулась за тарелкой из-под бутербродов, схватила ее и занесла над головой. В эту минуту в дверь позвонили.
Глава 17
- А вот и Софочка! - злорадно объявил Прошка.
Я вздрогнула и опустила тарелку. Что же это я так раскричалась, когда враг за стеной? Неужто и впрямь она? Говорят же умные люди: не поминай черта к ночи!
- Не смейте открывать! - просипела я.
Но спина Марка уже исчезла в дверном проеме. "Ах, так! Ну, пеняй на себя! Если это Софочка, я окажу ей такой прием, что она добровольно вылетит отсюда пробкой, и никогда больше не рискнет заговорить с одним из нас!"
К моему несказанному облегчению, голос, зазвучавший в прихожей, был мужским. Минуту спустя в гостиную вошел юный Санин. "Сюрприз номер четыре! мысленно объявила я и, вспомнив сегодняшний визит Куприянова, мысленно же удивилась: - Интересно, почему они всегда являются гуськом? Сговариваются, что ли?"
Мы поздоровались, я пригласила гостя к столу, не спрашивая поставила перед ним чашку, подобрала с пола осколки, сходила на кухню, долила в чайник воды, вернулась, включила чайник и только после этого поинтересовалась, что привело ко мне сыщика.
- Мне нужна ваша помощь, Варвара, - он с тоской оглядел моих друзей. Могу я поговорить с вами наедине?
- Ни в коем случае! - встрепенулся Прошка. - Вы не знаете, о чем просите! Думаете, ваша молодость защитит вас...
- Прошка!
- Смолкни, паяц!
- Не обращайте внимания, Андрей. Это обыкновенное помрачение рассудка на почве добровольного голодания. Сами понимаете, бред, галлюцинации...
- Чья бы корова мычала! Кто только что бесновался, ревя и круша? На сытый желудок, между прочим.
- А что мне оставалось делать, если у всех вас одновременно поехала крыша?
- Твоя крыша стартовала уже давно. Нашим ее нипочем не догнать.
Щелчок чайника и дрессировщицкий окрик Марка прозвучали одновременно. Я послала Прошке убийственный взгляд и занялась гостем. Когда он получил свой чай и тарелку с последним кусочком тортика, Генрих осторожно поинтересовался:
- Андрей, а почему вам понадобилась помощь Варвары? Появились новые данные?
Поскольку Санин только что откусил тортика, он не ответил сразу. Но кивнул.
- Дайте человеку спокойно выпить чаю, - сказал Марк, предупреждая новые вопросы.
Не знаю, можно ли спокойно пить или есть, когда тебя пожирают пять пар глаз, но так или иначе Санин опустошил и чашку, и тарелку и перешел к новостям.
Когда он назвал имя Виктор, что-то зазудело у меня в мозгу, но, поглощенная повествованием сыщика, я не обратила на это внимания. Однако зуд все нарастал и нарастал и наконец его стало невозможно игнорировать. Я закрыла глаза. Перед мысленным взором тут же возникли фотоснимок Доризо и почему-то - новое лицо Липучки. Потом внутренний голос произнес несколько раз "Виктор, Виктор..."; в мозгу щелкнуло и внезапная вспышка выхватила из темноты другое лицо. Я вспомнила.
* * *
Вдыхая крепкий сладкий аромат черемухи и поеживаясь от холода, пробиравшего меня под ветровкой, я торопливо шагала к метро. Перед глазами маячила спина рослого широкоплечего молодого человека в дорогой кожаной куртке. Мы шли в одном направлении с одинаковой скоростью, и это меня раздражало - не люблю таких случайных "связок". Я прибавила шагу, чтобы обогнать парня, но тот вдруг запнулся, остановился и начал оседать на асфальт. Я подоспела как раз вовремя, чтобы уберечь его голову от контакта с бордюром.
Свинцовая бледность, бисеринки пота на лбу и закрытые глаза утвердили меня во мнении, что молодой человек нуждается в срочной медицинской помощи. Оказать таковую не в моих силах, поэтому я начала озираться по сторонам в поисках более подкованных по этой части прохожих. Но тут парень открыл глаза.
- Шприц... в нагрудном кармане... - прошелестел он. И уловив в моих глазах ужас, добавил через силу: - Подкожно... Это просто.
Просто - не просто, а деваться некуда. Не помирать же мoлодцу из-за моей неспособности сделать инъекцию и глупого страха перед медицинскими инструменами! Я нашла у него в кармане упаковку с заряженным одноразовым шприцем, сорвала обертку, задрала рукав кожанки, зажмурилась... Получилось! Ай да я! Вот он - талант. Не даром баба Маня уговаривала меня поступать в медицинский.
Через пару минут молодой человек снова открыл глаза, достал из кармана платок и провел им по лицу. Капельки пота и свинцовая бледность пропали, на лицо вернулись краски. Воскрешенный сел, посидел немного, словно прислушиваясь к себе, потом встал на ноги, отряхнулся и отрекомендовался с виноватой улыбкой:
- Виктор.
- Варвара. Вы уже совсем ожили или может случиться рецидив?
- Надеюсь, что совсем, но... - Он замялся. - С моей стороны будет очень большой наглостью, если я попрошу вас проводить меня до дома? Отсюда полчаса на машине, дорогу туда и обратно оплачиваю, естественно, я. И угощаю обедом. Сегодня же, если вы не торопитесь, или в любой другой удобный для вас день.
- Мне нужно позвонить. - Я огляделась, высматривая телефон-автомат.
- Прошу. - Виктор достал из внутреннего кармана мобильник и протянул мне.
Я позвонила в издательство, извинилась и, сославшись на непредвиденные обстоятельства, перенесла встречу на завтра.
Виктор держался безупречно - не смущал меня избыточными проявлениями благодарности, не цепенел от неловкости, не пытался заигрывать. Его манеры были естественны и сердечны. Он оказался неплохим рассказчиком и хорошим собеседником - внимательным, чутким к переменам настроения визави, искренне заинтересованным. Сначала я не собиралась принимать его приглашение на обед, думала, что довезу больного до дома и поеду по своим делам, но Виктор очень мило настоял на своем, уверяя, что он прекрасный повар и я представить не могу, как много потеряю, если не останусь.
Он действительно очень ловко управлялся с кухонной утварью. В мгновенье ока приготовил превосходный салат из креветок, а потом божественный мясной рулет с какими-то редкими пряностями. За обедом он признался мне в любви к Франции - к ее литературе и живописи, вину и кухне, ландшафтам и архитектуре. Его красочные живописания французских провинций и Парижа сделали бы честь любому путеводителю.
Потом Виктор смешно рассказывал о своей неудачной попытке приготовить виноградных улиток - как он долго ползал, собирая их, по винограднику, как три дня откармливал пленниц белым хлебом, а когда пришла пора посадить их на соль, чтобы они выпустили слизь, жалость к божьим тварям победила страсть гурмана, и он отпустил бедняжек на волю. Еще он весело подшучивал над своим французским прононсом, рассказывал о забавных недоразумениях, которые возникали, когда он пытался флиртовать с француженками.
В ответ на его расспросы я призналась, что никогда не бывала в Европе дальше Праги, что предпочитаю городским пейзажам дикую природу и рассказала, как убегала от валдайского медведя, исступленно колотя ложкой по котелку, до тех пор, пока он не завопил человеческим голосом: "Постойте же, девушка! У вас курева не найдется?" Потом я вспомнила Петербург и взяла назад свои слова о городских пейзажах и дикой природе. Виктор через силу согласился, что Петербург красотой не уступает Парижу.
Разговор перешел на литературу. Он восхищался стихами Вийона, Апполинера, Бодлера, а, когда речь зашла о прозе, у нас завязался спор. Я ничего не имею против Франса, но решительно засыпаю при попытках почитать Пруста. Виктор недоумевал по поводу моего пристастия к английской литературе, из которой он признавал только Шекспира, да и то без энтузиазма. Но расхождение во мнениях не привело к мордобитию. Мы подняли бокалы за великую многогранную европейскую культуру и помирились.
Провожая меня до такси, которое он предварительно вызвал по телефону, Виктор еще раз поблагодарил меня за свое спасение и за прекрасный вечер, а потом с несвойственной ему робостью протянул визитную карточку.
- Из боязни показаться навязчивым, я не хочу просить у вас номер телефона, Варвара. Но буду счастлив, если вы позвоните мне. - С этими словами он посадил меня в машину, авансом заплатил таксисту и махнул на прощанье рукой.