ное в тебе сгорит и пеплом унесется. Здесь так говорят. Так верят. - Впрямь - Быстрая Разумом, - смеется Агата. - Прости меня. У вас праздник, а я твержу нравоучения. Но пойми и ты меня, - она говорит быстро и торопливо, путаясь в словах и шепелявя. - Мне здесь нравится. Земля, город, река, леса. Здесь лучше, чем в Константинополе. Здесь будут жить мои дети, и их дети, мои внуки и правнуки, но... не хочу я им такой участи. Не хочу, чтобы они вернулись к языческим нравам. Из этого не выйдет ничего хорошего. Поверь мне, - гречанка поворачивается, хватая Смышлену за обе руки, пальцы у нее сильные и холодные. - Это уже было. Я знаю, я читала книги, я видела мир. Ты не ведаешь, что творится в окрестных краях, а я знаю. Знаю историю. Знаю былое. Все, все это - оно так красиво, так ярко, но... - только что ромейка смеялась, а теперь плачет, ночь и огонь дробятся в ее слезах, ползущих по щекам, и Смышлена не выдерживает. Тянется вперед, целуя Агату в губы - мягкие и соленые. Целует долго. Так долго, что кажется - нет вокруг ничего, только пальцы, стиснувшиеся на запястьях, да вздрагивающие губы, прикипевшие к твоим губам. Слез в глазах Агаты больше нет. В черных заводях плещутся серебряные рыбы, хороводят, ходят колесом, влекут за собой. - Молчи, - говорит ромейка. Голос у нее чужой, не свой. Русалий голос переливается водяным звоном на хрустальных окатышах, дрожит озерцом воды в сомкнутых ковшиком ладонях. - Пойдем со мной. Смышлена встает и идет за гречанкой. Дальше, дальше, через подлесок, напрямую, спотыкаясь о коряги и оступаясь, ежась, когда по босым ногам хлещет крапива. Через лес, полный приглушенных голосов и шепота, к смутно белеющей в темноте березе. Агата жмется спиной к белому стволу, сливается с ним, обрастает корой, обращается из греческой девы - вещим древом. Ветви с прохладными, клейкими листьями гладят Смышлену по лицу, касаются плеч и шеи, обнимают, прижимают крепче, влекут к себе. - Лада моя, - шепчет Смышлена. - Агапиа... любимая, - откликается лесное эхо. Летний звездопад обильным дождем осыпает землю, звезды разбиваются о разлапистые листья папоротников, распускаются тугие почки, пляшет обжигающая холодом искра багрян-цветка, отпирающего клады и сердца людские. Черные кудри и кудри цвета кленовой листвы по осени. Сладость меда и горечь полыни под языком. Острая игла вонзается в сердце, неспешно и глубоко пронзая его насквозь. Далекий раскат зарницы где-то за горизонтом, за холмами, за изгибами огромной неспешной реки. Божий брак свершился, родился Купало - тот, что хранит влюбленных и любящих. Тело, огнем пылающее под ладонями. Гладкое, упругое, всклень налитое силой и потаенными желаниями - как сок, бурлящий под березовой корой, неудержимо устремляющийся по весне вверх по стволу, оживляющий листья и душистые сережки почек. Как река в половодье. Неловкие поначалу пальцы, жарко, так жарко, что ночной холод не смеет подступить, поджимает хвост, прячется под речными обрывами. Трепет подстреленной птицы, всхлип, мягкая тяжесть груди Агаты, ее соски - как налитые ежевичные ягоды, темные на светлом. Смышлена не отпустить ромейку. Не может отвести завороженных глаз. Не может шагнуть в сторону и боится - боится того, что Агата оттолкнет ее, велит забыть и никогда больше не вспоминать, велит не подступаться к ней более. Смышлена не ведает, нарушила ли она божьи запреты и обычаи рода, но вот Агата... Агата наверняка решит, что прогневала своего бога - похожего на злого старика, мелочного и подозрительного, как думается Смышлене. - На прекрасном острове жила когда-то женщина, - не открывая глаз, произносит ромейка. Ее голова клонится набок, точно сползший венок стал слишком тяжел для нее. - Очень давно это было. Она... она слагала песни, а сердце ее было таким огромным, что было готово полюбить весь мир. Сапфо ее звали. Она полюбила подругу - а та сбежала с мужчиной. Она полюбила мужчину - тот изменил ей с ее лучшей подругой. Песни ее больше не полнились радостью, а сердце разбилось. Она вышла из дома, поднялась на скалу и прыгнула вниз, в море. В море, бездонное, как ее любовь, - Агата поднимает ресницы, они дрожат. - Но здесь нет моря, и мне некуда прыгнуть. Да и нельзя. Бог дал мне жизнь, я не вправе выбрасывать его дар. - Зачем тебе умирать? Живи, - умоляет Смышлена. - Живи, прошу тебя. Ты красивая. Ты высокомудрая. Ты лучшее, что есть в мире. Агата, Агата, скажи, что ты не умрешь! - Я не умру, - гречанка слабо улыбается, убирает с лица Смышлены рыжие прядки. - Не умру, моя Агапиа. Просто мне жаль, что я не умею слагать песен, как Сапфо. - Я умею, - чуть смущенно признается Смышлена. - Хочешь, я придумаю тебе песню? Я все сделаю, все, что захочешь! - Никогда не смей так говорить, - неожиданно строго обрывает ее ромейка. - Никогда не предлагай променять свою жизнь на чужое желание. Это очень легкомысленно и глупо, - она осторожно высвобождается, подбирает свое платье, промокшее и позеленевшее, сокрушенно цокает языком. - Я возвращаюсь домой. И не хочу, чтобы ты шла со мной. Мне нужно подумать, - земля качается под ногами у Смышлены, болото затягивает ее, а одевающаяся ромейка добавляет: - Я не гневаюсь, нет. Я хочу, чтобы ты оставалась моей подругой... просто мне нужно побыть одной. Спросить Господа. Подумать, понимаешь меня? - Да, - кивает Смышлена, не веря своему счастью. - Ты же Быстрая Разумом, Агапиа, - Агата чуть растерянно озирается по сторонам, соображая, в какой стороне город. Она уходит, прямая и легкая, хранимая неколебимой верой в то, что небеса позаботятся о ней и никто в мире не замыслит против нее ничего дурного. Уходит сквозь пробуждающийся лес и рассветный туман, Смышлена смотрит ей вслед - и падает на колени. Падает, торопливо обрывая траву вокруг, разглядывая стебли и соцветия, отшвыривая ненужное. Она ползет на карачках вокруг березы, выискивая, бормоча, косясь на светлеющие небеса. Ночь еще не кончилась, солнце не взошло, чародейство земное еще творится, наполняя травы и коренья неведомой силой. Смышлена яростно копается в жирной лесной земле, пальцами выкапывая глубоко засевшие корни, вытаскивая их, запихивая в перепачканный подол, мотая головой и отбрасывая лезущие в глаза спутанные волосы. - Не бывать тому, - тихо, яростно твердит она. - Не бывать. Не пойдет моя Агата замуж. Моей будет. Изведу любого. Моя она. Ничья, моя. Она неловко встает, придерживая подол - и травы рассыпаются. Собранные ею на чужую погибель злые травы Купалиной ночи. Смышлена беззвучно плачет. У древесных корней лежит оставленный Агатой венок - полынь сплетается с березовыми листьями.