– Козлоногий?
– Козлоногий. Желтый. Он, неведомый и вездесущий.
– Роскошный подарок, – просипел Моррис, – а хер если оторвут, тоже прирастить можно? Или лучше чужой, если тот побольше?
Синий Волк захохотал, по-лошадиному откидывая голову. Темнота-монахиня шевельнулась, рванувшись к Моррису, и застыла. Моррис тоже застыл, насколько это было возможным в его положении. Дуайт вздрогнул, понимая недавно приданного ему компаньона, привезенного Шепардом с Восточного побережья.
Последняя изменилась сильнее прочих. Человеческого в ней осталось только сходство с самим Дуайтом, или командором, или Моррисом.
Таких жутко разрезанных, огромных провалов густой черноты вместо глаз не бывает. Не бывает такого алебастра, твердого, гладкого и блестящего даже на вид, вместо кожи. Мускулы и суставы не могут гнуться так нелепо, да и двигаться так, как двигалась женщина, человек не способен.
Монахиня, изогнувшись, отползла назад. А Дуайт, косившийся в ее сторону, посмотрел и на Морриса. У того из кобуры торчала рукоять револьвера.
– Ну, вот это мне нравится. Если не твой дружок, так ты окажешься мне кстати. – Синий Волк подошел к Моррису. – А Желтый Джек принимает всех. Если принимают его, смекаешь?
– Ты давно умер и воняешь. – Командор пошевелился. – Как и Джек, которого никогда не было. А если и был, так тоже давно превратился в смрадную кучу гнили.
– Удивил, – хмыкнул индеец, – разве что я могу, конечно, и пованивать. Только я жив и буду жить дальше. А вот ты сейчас сдохнешь. И страшно сдохнешь, это я тебе обещаю. А потом воскреснешь, да-да. Страшно?
Дуайту хватило света и ума, чтобы понять – страшно.
Синий Волк встал, вновь выхватив нож. Просто и буднично он достал из внутреннего кармана тертой джинсовой курточки небольшую банку с плотно притертой металлической крышкой. Внутри ее что-то шевелилось.
Синий Волк подошел к командору. Поставил склянку на стул, стоящий рядом, и потянулся к священнику. Сразу и одновременно случилось немногое. Но именно это и определило дальнейшее.
Всеми забытая святая сестра оказалась рядом с Дуайтом. Она сделала две вещи: вытащила из его правой руки длинную стальную иглу и вложила в ожившие пальцы револьвер Морриса.
Ее преобразившаяся компаньонка вытекла из темноты, скользнув к ним и выбросив длинный черный язык с острыми шипами на конце.
Реакция Дуайта оказалась быстрее. На нее хватило двух выстрелов, боеприпасы Моррис заряжал убойные. «Дум-дум» разворотили обратившейся голову.
Уже освобожденный, Дуайт развернулся к командору. И оторопел.
Синий Волк, нагнувшийся к священнику, дергался всем телом. Вместе с командором. Жара Дуайт не ощущал, но два давних врага горели, на глазах обугливаясь. Цепи, удерживавшие крепыша с крестами на наплечниках, теперь крепко связывали обоих.
Командор повернул почерневшее лицо и что-то просипел. Что именно, Дуайт не разобрал. До сих пор он был уверен, что застывшие груды пепла не разговаривают.
– Твою мать, что это было? – Моррис сел. – А?
– Сила Господа нашего. – Монахиня села рядом. – И вера в него.
Дуайт порадовался нескольким вещам. Самая главная радость оказалась, что они оба, и он сам, и Моррис, помнили пароль.
Оружие священника Моррис хотел оставить себе, но Дуайт не позволил, и «проповедник» спрятался в глухом бронированном фургоне Церкви вместе с сестрой Агатой, переданной братьям погибшего командора.
Pt. 3: Carpe noctem, baby
Ночь накатила на форт как обычно: сразу и внезапно. Темнота сгустилась, приобрела форму и цвет, окутывая дома и стены. Дуайт и командор Марк выбрались из салуна в час койота. Сами койоты подтверждали это за стенами, крайне тоскливо и заунывно.
– Сукины дети… – Марк поправил перевязь.
– Как точно подмечено, – хмыкнул Дуайт, – и впрямь, сукины ж дети.
Марк остановился, насвистывая мотивчик. Прилипчивая, как паучья нить, «Крошка» звучала в его исполнении сказочно хорошо. Дуайт покачал головой, одобрительно хмыкнул.
– Так, а почему нам стоило не пить?
– Сейчас объясню. – Командор покосился на распахнувшуюся дверь. – Сущее наказание Божье…