– Понятно… Значит, в скором времени нам предстоит отправиться в очередную задницу, чтобы совершить подвиг. – Дуайт икнул, глядя на скалящуюся луну. – Так?
Марк не ответил.
– Да и ладно. На одном месте сидеть тоже надоедает, а в твоей компании порой бывает весело. Скажи, Марк, а кончится когда-нибудь божий гнев?
– Как только мы искупим грехи отцов и матерей, Дуайт. – Марк усмехнулся. Невесело и даже грустно. – А сколько нам отмерено искупать – кто знает, кроме Господа Бога?
– Значит, мне так и суждено помереть от зубов смертоглава или быть разорванным одержимыми. А так надеялся подохнуть в чистой мягкой постели, даже о внуках мечтал.
– Таких маленьких и с татуировками на личиках? – Мойра возникла рядом и тут же пропала.
– Вот что она, скажи мне, отче, понимает в этом? – Дуайт потряс бутылку, жалея, что не может ее выжать досуха. – Татуировки… Знаешь, кто был моим предком?
– Нет.
Дуайт встал, приложил ладони к лицу. Луна, наклонившись ниже, заинтересованно глянула на него. В ее свете Оаху казался страшнее некоторых демонов Земель Дьявола. К мастеру Вану, единственному татуировщику на весь округ, он наведывался регулярно. Затейливые петли и круги, бегущие по его лицу, ночью превращали Дуайта в оживший ужас.
– Мой предок первым из семи кормчих семи лодок спустился на песок берега моей страны. Мой предок, Токомару Тае Оаху, стал первым арики рода Оаху. Мой второй предок, А-Тонга Роа Токомару Оаху, взял себе жену из рода третьей лодки, приставшей к земле Мауи. Мой третий предок…
– Сколько их всего? – Мойра, блеснув глазами, снова высунулась в беседку. – А?
– А, – махнул рукой Дуайт, – что ты понимаешь в предках?
– В предках мало чего понимаю, – согласилась девка, – зато понимаю, что ты тут ревешь медведем, и нас слышно до западных ворот.
Дуайт выдохнул, глядя на нее. Злость, недовольно ворча, уходила, пряталась внутрь.
– Сейчас не время говорить о добре. – Марк встал. – Мы никого не дождемся. Но тебе, Дуайт Токомару Оаху, не стоит молчать. В тебе живет демон. И голод его больше, чем у любого жителя Земель Дьявола. Помни об этом. Вернись к себе, выспись, нас ждет длинный путь. Мойра?
– Да, святой отец?
– Не сопроводишь ли ты меня, заблудшее чадо, дабы мы могли посвятить остаток ночи молитве и просьбам о прощении грехов наших?
– Да, отче.
Уходя, Мойра приостановилась. Вернулась к Дуайту, крепко обняла его и прошептала на ухо:
– Дуайт, детка, лови ночь. Мы живем во время Бойни, вдруг она последняя?
Луна, решившая уйти по своим делам, подсветила их силуэты, удлиняя тени и заставляя их потешно дергаться и кривляться. Дуайт сплюнул и побрел в свою конуру, двухэтажную, устроенную и теплую конуру, где они втроем снимали комнаты у вдовы гробовщика.
Дверь открылась, как обычно, душераздирающе скрипнув. Дуайт споткнулся о брошенные сапоги Морриса, выругался и потихоньку побрел наверх, к себе. Хавьер явно ночевал дома, от его храпа дрожала даже вполне себе толстая дверь. Когда скрипнула последняя ступенька и Дуайт уже начал расстегивать куртку, дверь хозяйской комнаты открылась. Беззвучно.
– Доброй ночи, миз Хартиган.
Почему-то стало стыдно за себя, но стыдиться явно стоило не ему. Хозяйка, крепкая высокая ирландка, никогда не укутывалась в мешковатые платья или кофты. Но сейчас, в кружевном пеньюаре, виднеющемся под теплой шалью, она неожиданно для Дуайта залучилась новыми красками. Особенно ему понравились оттенки нежно-розового в глубоком вырезе.
Глаза у миз Хартиган, к слову, лучились не менее красивыми оттенками. Только зеленого, а не розового.
«Ловить ночь?» – вспомнил Дуайт и усмехнулся.
Сразу же за ухмылкой случилось две вещи. Первой оказалась крепкая и звонкая пощечина, отвешенная правой рукой миз Хартиган. Второй то, что Дуайта уверенно взяла за отвороты куртки ее же левая ладонь и потянула за собой. В тяжелую сладость привозной пудры, щекочущий аромат неожиданно дорогих духов, остывающий запах свечного воска и мягкость самой обычной настоящей женщины, ждавшей его из рейда. Последней мыслью оказалось беспокойство по поводу Морриса, который мог их услышать. Но тут за его дверью чересчур громко, как в дешевой пьеске заезжего театрального балагана, заголосила Мегги, и Дуайт успокоился.
Птица, большой черный ворон, кружила над полем. Такое поле увидишь редко. Огромное, от горизонта до ленты реки. Золотящееся колосьями, переливающееся под солнцем. Небо, голубое, глубокое, чуть прореженное легкими белыми облаками, дарило тепло.