И гдѣ-же ея красота, не терявшая даже въ порывахъ гнѣва своей пластической прелести?!.
Онъ не сталъ ждать ея и ушелъ безъ сожалѣнія, полный невыносимой, противной душевной усталости.
Онъ вернулся домой съ такимъ лицомъ, что Платонъ Пирожковъ, взглявувъ на него, сразу весь какъ-то съежился и потемнѣлъ. Бѣдный "дятелъ" совсѣмъ измаялся, въ ожиданіи своего барина. Онъ не посмѣлъ его задерживать, когда тотъ заѣзжалъ за портфелемъ съ документами.
"Повезъ документы, значитъ, дѣло не шуточное,-- думалъ онъ.-- О, Господи, что-то будетъ? Эхъ, кабы Снѣжково не пропало, не досталось въ руки Николая Александровича... Кабы все это божеское испытаніе, наконецъ, окончилось, и жизнь-бы пошла человѣческая, а не собачья..."
"Дятель" ждалъ, то и дѣло поглядыьая на часы, считая минуты, переходя изъ одной комнаты въ другую, безцѣльно переставляя вещи, не зная, какъ убить время, что съ собою подѣлать. Наконецъ, онъ не вытерпѣлъ и вышелъ на улицу. Онъ пошелъ по дорогѣ къ дому генеральши, то и дѣло останавливаясь и оглядываясь по сторонамъ, въ надеждѣ увидѣть возвращающагося Аникѣева. Онъ дошелъ до самаго дома, не утерпѣлъ и обратился къ швейцару съ разспросами.
Но швейцаръ отнесся къ нему недружелюбно.
-- Мало-ли тутъ господъ ходитъ по лѣстницѣ, всѣхъ не запримѣтишь... Да и что ты ко мнѣ присталъ? Чего тебѣ отъ меня надо? Проваливай, братъ, своею дорогой. Много васъ такихъ шляется, будто за дѣломъ... кто-жъ васъ разберетъ... А тамъ отвѣчай за васъ...
"Дятелъ" выбранился крѣпкимъ словцомъ и побрелъ обратно.
-- Что, баринъ не возвращался?-- спросилъ онъ у "своего" швейцара.
-- Никакъ нѣтъ, не возвращался,-- отвѣтилъ тотъ.
"Дятелъ" окончательно разсердился, но не пошелъ во дворъ и, не будучи въ силахъ справиться со своими чувствами, началъ "критиковать" швейцара.
-- А ты это что-жъ... ты что о себѣ думаешь?.. развѣ этакъ-то можно?..
-- Что такое?-- изумленно спросилъ швейцаръ.
-- Да какая на тебѣ одежа? Мы, по условію, квартиру со швейцаромъ нанимаемъ, такъ ты и долженъ быть швейцаромъ, при своей амуниціи, ливреѣ, то-есть... А ты ишь срамоту такую куцую на себя напялилъ -- стыдъ одинъ, неприличество... Ну, и лѣстница тоже у тебя,-- не метешь ты ее...
-- Ахъ ты долгоносое чучело! Туда-же! Что ты мнѣ за указчикъ?-- озлился швейцаръ.
Черезъ минуту между ними была уже форменная ссора. Еще черезъ минуту швейцаръ, малый рослый и сильный, схватилъ за шиворотъ Платона Пирожкова и, несмотря на всѣ его рѣзкія и смѣлыя тѣлодвиженія, потащилъ къ воротамъ, впихнулъ въ калитку, далъ ему подзатыльникъ, а затѣмъ спокойно вернулся на парадную лѣстницу.
Эта встряска подѣйствовала на "дятла" освѣжающимъ образомъ. Онъ поразмялся, потеръ себѣ спину, энергически плюнулъ и сталъ взбираться по черной лѣстницѣ. Онъ заварилъ на кухнѣ чай и сидѣлъ, попивая съ блюдечка въ прикуску и то и дѣло прислушиваясь. Наконецъ, раздался звонокъ.
Онъ кинулся со всѣхъ ногъ въ переднюю, уже готовый забыть всѣ свои невзгоды; но лицо барина ошеломило его несравненно сильнѣе, чѣмъ здоровый подзатыльникъ, полученный имъ отъ швейцара.
Аникѣевъ молча снялъ пальто и прямо прошелъ въ спальню.
-- Чаю прикажете?-- спрашивалъ, идя за нимъ по пятамъ, "дятелъ".
-- Ничего не надо, можешь идти.
Платонъ Пирожковъ поставилъ свѣчу на туалетный столъ, но не уходилъ.
-- Михаилъ Александровичъ,--началъ онъ заискивающимъ, жалобнымъ голосомъ,-- Христомъ Бугомъ прошу: не томите!
Аникѣевъ устало взглянулъ на него.
-- Вѣдь, душа вся изныла... Какъ дѣло стоитъ съ генеральшей насчетъ Снѣжкова?
-- Да ты откуда-же знаешь?-- изумленно спросилъ Аникѣевъ.
-- Какъ откуда знаю?! Дуракъ я, дуракъ, а все-жъ таки въ головѣ не одно сѣно. Большой догадки не нужно, и такъ видно. Вотъ и за портфелемъ пріѣзжали, и портфель тамъ оставили, не на дорогѣ-же его потеряли...
-- Догадливъ ты!-- усмѣхнулся Аникѣевъ.-- Ну, радуйся: относительно Снѣжкова все хорошо...
Онъ разсказалъ ему въ чемъ дѣло. "Дятелъ" будто воскресъ, поднялъ носъ, отставилъ ногу и. принялъ воинственную позу. Однако, горделивое чувство торжества, его наполнившее, быстро замѣнилось умиленнымъ состояніемъ духа.
-- Слава тебѣ Господи!-- сказалъ онъ и перекрестился.-- Ну, сударь, честь имѣю поздравить. Вотъ онъ когда пришелъ, нашъ свѣтлый праздникъ!.. Запоздалъ малость, а заглянулъ-таки и на нашу улицу. Теперь, слава Богу, все устроится! Да что-жъ вы-то глядите невесело? Али болитъ что?
-- Оставь!-- сказалъ Аникѣевъ.
-- Ну вотъ, сейчасъ и "оставь",-- протянулъ "дятелъ".-- Оставить-то легко, сударь, да что въ томъ проку... чѣмъ Бога благодарить, а вы -- "оставь". Хоть разъ бы, разъ-бы послушались меня, Михаилъ Александровичъ. Ну, о чемъ теперь тужить, махнули-бы рукою, плюнули-бы, право! Какого еще рожна, прости Господи, надо... Прикажите-ка лучше помаленьку укладываться, да и въ Снѣжково! весна теперь, хорошо тамъ у насъ на волѣ, и для моціона, то-есть, гигьена самая, настоящая... Только безъ барышни, безъ Софьи Михайловны нашей, не уѣзжайте...