Выбрать главу

Вот кем стала эта женщина. А раньше, я уверен, была просто дурочкой, хорошенькой, сверхсоблазнительной дурочкой, вокруг которой вились всякие, и свою долю в ее жалкую судьбу они, эти "всякие", тоже внесли. Спросить бы ее о той, прежней ее жизни.

Но в какой-то момент Галя вдруг становится серьезной и собранной. По-видимому, она решает, что я достаточно выпил и лукавить с ней уже не в состоянии.

- Ты можешь сделать ради меня одно колоссальное дело. Да или нет? спрашивает она и умоляюще смотрит мне в глаза, словно пытаясь прочесть в них что-то.

- Могу, - твердо объявляю я. - Какое дело?

- Я говорю... за того человека. Он грозит меня тоже... убить.

Голос у нее прерывается и дрожит. Кажется, она и в самом деле боится этого человека.

- За что? - спрашиваю я.

Вопрос поставлен быстро, напористо и как-то неудобно. Галя, я вижу, слегка смешалась и говорит первое, что ей приходит в голову:

- А я ему отказала во взаимности. Он давно до меня добивается. И убил он из ревности, я знаю.

- Я ему покажу взаимность, - с угрозой говорю я.

- Покажи. Покажи обязательно, - горячо и умоляюще шепчет Галя, прижимаясь ко мне и как бы ища защиту. - Ты такой сильный...

Фу ты! Ну и сценка. А еще говорят, что в жизни такого не бывает. Мне становится смешно, но я держу себя в руках. Ничего не поделаешь.

- Будь спокойна, - распаляюсь я. - Где этот тип?

- Завтра, - говорит Галя. - Ах нет. Завтра праздник. Послезавтра мы пойдем в одно место, и я тебе его покажу.

- Что еще за место? - грубовато спрашиваю я.

Но сейчас это можно, я все-таки выпил и к тому же взволнован.

- Есть у нас одно такое местечко, - улыбается Галя. - "У господа бога за пазухой". Не слыхал?

Я с изумлением смотрю на нее. Галя понимает мое изумление по-своему и звонко смеется.

...Поздно вечером я ухожу домой. Во дворе мне уже совсем по-приятельски бросается в ноги Шалун и тихо урчит. Я запускаю пальцы в его густую шерсть и бормочу:

- Ну, приятель, и выбрал же ты себе хозяйку.

На следующий день внезапно и резко холодает. В воздухе носятся редкие снежинки. Солнце лишь изредка выглядывает между черно-лиловыми тучами. Но одетая в красные полотнища и флаги Одесса все равно веселится и радуется празднику. Многоголосый шум, музыка, песни вливаются в окна гостиницы, бередят и торопят нас.

Мы с Леной залезаем в свои свитеры и куртки и отправляемся бродить по городу.

Мы идем по Приморскому бульвару, откуда виден весь порт и расцвеченные флагами белоснежные корабли, по знаменитой Дерибасовской, где шумный и пестрый людской поток льется прямо по мостовой. На пальто и куртках алеют кумачовые ленточки праздничных значков, над головами плывут флаги, портреты, транспаранты, разноцветные воздушные шары.

Потом мы с Леной выходим на Пушкинскую, пожалуй самую красивую из всех улиц, и в праздничном людском потоке двигаемся в сторону вокзала. Кругом нас столько веселых, смеющихся, удивительно славных лиц. И я чувствую, как влюбляюсь, по-настоящему влюблюсь в Одессу и сам же усмехаюсь над своими сентиментальными мыслями.

Неожиданно перед нами вырастает Гога. Он в черном кожаном пиджаке и ярком кашне. Он выскакивает из толпы, как черт из коробочки, и мне на секунду становится неприятно. Я сейчас настроен совсем на другую волну.

- Салют! - кричит Гога, размахивая красным флажком.

Гога подскакивает ко мне чуть не вплотную и, задрав голову, шепчет в ухо:

- Следуйте за мной. Я покажу один дом. И ша! Вопросы потом. А пока "мы только знакомы, как странно". Народная песня.

Затем он галантно раскланивается с Леной и даже целует ей руку. Делать нечего, мы сворачиваем в какую-то тихую улицу и идем вслед за Гогой, который с независимым видом следует впереди нас. Очевидно, по каким-то соображениям он не хочет демонстрировать свое знакомство с нами. Я стараюсь запомнить улицы, по которым мы идем.

Наконец Гога сворачивает в подворотню какого-то большого и, видимо, старого здания с высокими стрельчатыми окнами и каменным львом у подъезда.

В большой полутемной подворотне Гога поджидает нас. Когда мы туда заходим, он берет меня под руку, отводит в сторону и указывает в глубину двора, где стоит небольшой деревянный домик.

- Вон в той доходяге, - тихо говорит Гога и опасливо озирается, временная резиденция этого типа. Предупреждаю, бандит. Он будет делать Галку. - И, словно спохватившись, торопливо добавляет: - Ша. Я исчезаю. Вы после меня. Ясно? И не сразу.

Мы возвращаемся к Лене. Гога, обольстительно улыбаясь, прощается с ней.

- Вы разрешите вечерком вас сфотографировать? - галантно осведомляется он.

Я незаметно киваю Лене.

- Заходите, - весело соглашается Лена.

Гога довольно поспешно и с явным облегчением ретируется. Неужели он так рисковал, приведя нас сюда?

Мы с Леной, обнявшись, словно влюбленные, нашедшие наконец укромный уголок, стоим еще некоторое время в подворотне. Через голову Лены я внимательно изучаю двор и одинокий домик вдали.

- Интересно, кто этот тип... - задумчиво говорю я. - Откуда он приехал и кто его позвал.

- Позвал его Зурих, - убежденно отвечает Лена, пряча лицо у меня на груди. - А вот приехал... может быть, тот самый, из Пунежа, как ты думаешь?

- Возможно, - соглашаюсь я. - Вполне возможно. Эх, хоть одним бы глазком на него взглянуть.

- Ничего. Взглянут другие.

- А может быть, зайдем во двор? - предлагаю я. - Он же нас не знает. Хотя бы поближе рассмотрим эту доходягу.

- Не надо, - решительно возражает Лена. - На всякий случай не надо. Мало ли что.

И, к счастью, я ее слушаюсь.

Мы не спеша возвращаемся в гостиницу. Адрес дома я немедленно сообщаю по телефону Стасю.

- Все будет сделано, - говорит он. - Вечером жди Леву, как условились. Ты меня понял?

Лева приезжает к нам под вечер. Одет он подчеркнуто небрежно. Перепачканное в чем-то пальто, мятая старая кепка, под скрученным в жгут сереньким кашне виден расстегнутый ворот заношенной рубашки. Физиономия у него заросла черной щетиной. Словом, Лева выглядит довольно жутковато.

- Тебе надо соорудить такой же туалет, - застенчиво улыбаясь, говорит он.

Мы с Леной принимаемся за дело. Этот вариант предусмотрен нами еще в Москве.

- Велено передать, - говорит между тем Лева, - по этому адресу действительно живет приезжий. Пока только установлено, что он из Москвы.

Вот тебе и раз! Кто же это может быть? Как хорошо, что мы не зашли во двор.

Когда мы собираемся наконец уходить, на город уже опускаются сумерки. Напоследок Лева критически осматривает меня.

- Тебе бы еще роста убавить, и полный порядок, - усмехаясь, говорит он. - Чтоб не бросаться в глаза. Первая заповедь в нашем деле.

- Трудновато, - отвечаю я. - Но если ты велишь...

- Ай, бросьте, - машет рукой Лева. - Калеки мне тоже не нужны.

- Мальчики, только будьте осторожны, - говорит Лена и, обращаясь ко мне, добавляет: - Мне еще не хватает, чтобы что-то случилось с тобой.

- Сестренка, у тебя, кажется, сдают нервы, - ласково говорю я и, словно ребенка, глажу ее по голове. - Ну, ну. Все будет в порядке.

А Лева, наш застенчивый, немногословный Лева, вдруг выдает целую речь, весьма, кстати, удачную.

- Чуть не забыл, - говорит он. - Мы сегодня звонили в Москву, в ваше хозяйство. Майор Цветков велел поздравить вас с праздником и передать, чтобы работали спокойно. Ваш друг, капитан Откаленко, чувствует себя нормально. Тоже просил передать вам привет. Через два дня его транспортируют в Москву, к его старикам. Вот так.

Мы с Леной переглядываемся, и она чуть вымученно улыбается.

Мы выходим из нашего шикарного номера и торопливо сбегаем по широкой, выложенной ковром лестнице, мимо удивленного нашим видом швейцара в золотых галунах и говорливой толпы иностранных туристов. У подъезда нас дожидается машина.

Когда мы усаживаемся, Лева говорит:

- Теперь я тебе обрисую, куда мы идем, - он на секунду умолкает, словно набираясь сил для такого длинного рассказа, потом, закурив, продолжает: Вообще-то говоря, довольно-таки неказистый пивной бар на Пересах. Но! - Лева предостерегающе поднимает палец. - Директор вполне надежный человек. Это раз! Очень удобное помещение, выходы, подсобки. Это два! Сейчас все увидишь. Но главное - это три! Кое-кого там поят в долг. И кормят тоже. Мировые музыканты. Бывают и "королевы", умереть какие! Ну и всякие нужные и интересные встречи. Словом, реклама идет. Среди этой публики, конечно. Никто из приезжих не минует этой точки. А из своих и подавно. Появляются и весьма опасные. И это их последний загул. Мы между собой так это место и зовем: "Точка, и ша!" Но ни одного мы там не берем. Что ты! Там все чисто и безопасно. Мы их берем далеко и совсем в других местах, когда они уже забыли, что провели вечерок в той точке. Ведь есть и другие места, где они у нас "отметились", - в голосе Левы звучит больше злости, чем лукавства. - Но вот что имей в виду. Между собой они там толкуют и счеты сводят.