Разборка сетей — где-то подлатать, где-то расплести, где-то обрезать — занятие нудное и неинтересное. Впрочем, ни Сельма (ее некоторая монотонность даже увлекала), ни Алика (она знала, что спорить бесполезно) не жаловались. Без разборки сетей все равно не обойтись, в море завтра выйти надо (с погодой Фрайм никогда не ошибался), да и, к тому же, очень приятно посидеть вот так, вечерком, вдвоем и поболтать о пустяках, попеть старые морские песни, пообсуждать последние слухи о том, что сын мельника сохнет по Дженни, их младшей сестре, а сама Дженни предпочитает Акара…
Как всегда в таких случаях, вспомнить в последствии, что именно было сказано, не представлялось возможным.
Все удалось разобрать лишь к полуночи (благо, ночи уже были достаточно короткие; весь берег был усыпан парочками, и лишь одна из них перебирала сети). Вполне довольные собой и выдавшимся разговором (Сельма, раскрасневшись, созналась Алике, что Акар и ей весьма симпатичен; впрочем, оставим эту тайну им двоим), они, прихватив легкие сети, наконец побрели в сторону кроватей. Мать решено было не будить, поэтому сестры тихонько пробрались в пустую каютку с пустыми гамаками на корабле и отвернулись к стенам, даже не обменявшись положенными репликами насчет прошедшего дня.
Теперь значение имела только дележка Акара между Дженни и Сельмой.
Предстоящая баталия Алику, признаться, совершенно не волновала. Убедившись, что Сельма благополучно уснула, и понадеявшись, что ей снится что-нибудь хорошее, она выскользнула из-под тонкого одеяла, накинула только что снятое платье и выбралась из каюты.
Вся команда была на берегу; только Фрайм пьяно похрапывал на пустой бочке, установленной на корме за какими-то неведомыми Алике целями. Видеть ее никто не мог (из освещения на всем корабле была лишь масляная лампа, висящая маяком на самом верху мачты), поэтому она, нисколько не смущаясь, подобрала длинные и совершенно неудобные юбки (не преминув поблагодарить богов и Совет за то, что Стражницам дозволено носить и брюки тоже и поругав себя за то, что они остались дома), уселась на носу, подогнув под себя ноги. Привычно сплела пальцы; туман сгустился, посерел. На переносице вновь пролегла морщинка. Мать говорила, что эта морщинка придает ей одухотворенный и возвышенный вид; сестра — что она только уродует Алику. Алика верила им обеим одновременно; впрочем, это не имело никакого значения, потому что морщинка появлялась совершенно независимо от ее желания и мнения.
Тем временем туман вился, сплетался в клубки, пока не превратился в небольшой альбом с белой бумагой — Алика один раз видела такой у дочери заморского купца. Дым постепенно развеивался; альбом лежал, совсем как настоящий, на бортике рядом с девушкой, и ветер шевелил выбеленные листы.
Между пружинами был воткнут карандаш — такие были и в селении, но таскать его с собой было неудобно.
Некоторое время Алика смотрела невидящим взглядом на темную морскую воду и горящие огни других парусников, особенно отметила самый большой, "Ураганный Вихрь" (на нем было три огня — на верхушке мачты, корме и на носу, украшенном деревянной фигурой русалки). Задумавшись, пересчитала корабли, сбившись на пятьдесят седьмом.
Карандаш полетел над бумагой, постепенно вырисовывая такое непривычное на вид, но все равно симпатичное лицо, длинные серебристые волосы, резной ларец, древнюю книгу. Змей будто бы внимательно наблюдал за каждым движением карандаша. На другой стороне листы Алика тоже нарисовала Змея — только в его человеческом обличье — таким, каким она его представляла: коренастым, не слишком высоким брюнетом с глубокими голубыми глазами — такими же, как у статуи. Невольно вспомнилась старая фреска с изображением Демиурги — она нарисовала и ее тоже, хотя не была уверена, что получилось похоже.
Рисовать Венеру не имело смысла. Алика совершенно не представляла себе, какой должна быть богиня любви и времени, а смутное описание Змея — Прекрасная. Величественная. Сводящая с ума. Но, впрочем, холодная и безразличная… и не блещущая умом, — не слишком хорошо иллюстрировала образ богини…
Она нарисовала еще одного Змея, свернувшегося на полу и улыбавшегося — одними губами… и с удивлением обнаружила, что уже светает.
Едва успела убрать блокнот, как появилась разгневанная Сельма, и все закружилось в привычной утренней суматохе. Сбежать обратно в каюту и спешно заплести косу, чтобы не досталось от отца за распущенные волосы; забрать из дома брюки и рубашку (Сельма поворчала, но согласилась, что на палубе так сидеть удобнее); разбудить бравого капитана, мающегося жутким похмельем; найти его команду (это было сложнее всего); проверить сети и гарпун (как будто бы кроме них этого никто не мог сделать)…