Чертыхаясь, продрался по лесу метров пятьсот, двигаясь со скоростью один миллиметр в минуту, потом, чтобы остудить пылающее сердце, начал снова выбираться на опушку. Но уже в стороне от Бутримичей. Мне еще в Старые Колодези нужно наведаться. А по лесу идти — рисковать сломать себе руку или ногу. Да и во мраке ночи в чаще можно легко заблудится. Так что я лучше полями обойду. Для бешеной собаки десять километров в темноте — не крюк.
Пару- тройку часов я бодро шел намеченным маршрутом. Пер словно робот с заданной миссией. Мертвая, зловещая тишина сопровождала меня, охраняя свои мрачные владения.
Марш-бросок совершать было нелегко. Каждый пропитанный влагой вдох тяжким, свинцовым грузом наваливался на легкие, отдавая на вкус гнилью и затхлой сыростью. Алиса, падающая в Кроличью Нору, должно быть чувствовала себя намного уверенней, чем я сейчас.
Прошла целая вечность. Наконец, показалось бандеровское село. Тут все повторилось. Я проскользнул на опушку леса, пристроил фонарь в кустах в качестве ориентира. Вокруг все представлялось пустынным.
Затем, не обращая внимание на поднявшийся лай собак, подошел до некрашеного забора крайней хаты и начал рисовать на досках мелом символическое изображение польского орла. Почему-то получающегося похожим на взъерошенную курицу. Смех один.
Проснувшийся хозяин решил поинтересоваться, кто же там бродит.
— Кто там? — раздался грозный голос из темноты.
— Это я, выходи! — громко шепнул я, изменяя голос до баса.
У меня не было времени и возможности говорить длинные речи. И так сойдет!
Шустрый дедок стал отпирать дверь, грохоча засовами. Я же, пристроив дуло винтовки в щель забора, взял дверной проем на прицел, ожидая возможности выстрелить. Главное в этом деле, хорошенько прицелится. В конце концов, разве икона украинского национализма — Шухевич не считал, что 20 миллионов хохлов — «лишние»? От слова «совсем». Подмогнем немного этому Чушкевичу? Мы же не звери! Глядишь, сойду за «подвижника» и в будущем благодарная Центральная Рада моим именем очередной проспект в Киеве назовет.
Ожидание не затянулось. Дедок со шкодливыми глазами маньяка — насильника маленьких девочек показался в дверях, освещая себе путь керосиновой лампой. Ее он держал над головой, так чтобы огонек располагался на уровне глаз. Удачно.
Бах! Я выстрелил, бандеровец пораскинул мозгами. Что-то хлюпнуло и чавкнуло у него в башке и он грохнулся вниз, как подрубленный. Теперь даже далекий от медицины человек мог с уверенностью сказать, что перед ним мертвец. Одним гадом на земле стало меньше. Керосиновая лампа упала на пол, стекло разбилось, горящий керосин начал поджигать избу. И снова в масть. Прекрасная картина! Я ведь, можно так выразиться, творец в душе и не чужд чувства прекрасного и парению мысли в душе художника.
Пока разгорался пожар, я резво побежал в сторону опушки, ориентируясь на слабый свет своего фонарика. Задерживаться мне тут не с руки. Нам того не надоть.
Опытным путем мне быстро удалось установить, что не надо быть спринтером, чтобы в критическую минуту пробежать тридцать метров за четыре секунды.
На опушке я выпалил последний патрон, взяв на прицел какого-то бородатого бандеровца с колоритным обрезом в руках. Огромный бугай можно сказать — хорошая цель. Красавец, мать его! А до тех пор пока у меня остается последний патрон, закон и порядок на территории вокруг моей особы всегда будет уважаться.
Бах! В ответ в мою сторону тоже раздалось несколько выстрелов, но мне уже было все равно. Подхватив фонарик, я бодро скрылся за стволами деревьев.
Дело сделано! Поднасрал я хохлам в тапки! Пусть теперь бандеровцы и поляки самостоятельно выясняют между собой, кто из них больший зверь в человеческом обличье.
Остаток ночи вышел скупым на события. Я нашел в лесу свою лежку. Сломал теперь ненужное ружье о ствол дерева и засыпал остатки оружия опавшими прелыми листьями. Не фиг таскать с собой палевную винтовку без патронов. Еще эксперты свяжут меня со здешней стрельбой. А так полежат осколки во влажном лесном мусоре и потом хоть СЭС вызывай со смывами, так все стерильно станет.
Хочешь не хочешь, а времена сейчас серьезные. Я привык всегда чувствовать над собой суровую руку, которая в любой момент может взять меня за воротник, и предпринимал для успокоения души разные, весьма продуманные предосторожности.
Новую винтовку завернул в одеяло вместо чехла. Выкинул часть ненужных вещей. Для остальных, а с патронами мне предстояло тащить более тридцати килограммов, я соорудил волокушу. Свалил вещи наверх увязал их в брезент. И, не дожидаясь утра, потихоньку пошел в сторону Львова. Напрямки. По полям.