— Не страшно? — спросила Светлана.
— А про что тут играют?
Они начали танцевать, вступив в толпу неистовствующих, как входят в волну.
Ну, как они танцевали? Нет, не под эту музыку, которая сама себя ударяла в лоб. У них своя началась музыка. Пожалуй, они танцевали вальс. Медленно ступали, медленно кружились. Никто им не мешал, толпа-волна раздвигалась на их пути. И здесь эти двое были новостью. Такие сюда не заглядывали. Многие тут узнали докторшу. Танцующие стали замедлять свои метания, стали вторить этим, вальсирующим, но не умея так, и совсем останавливались. Смотрели. И музыка стала выравниваться, оркестранты, эти ашхабадские битлы, уняли глотки, будто устали, задумались. Перестали качаться тени от фонарей.
Но все это недолго длилось, просветление это. Какое-то вдруг началось движение в самом темном углу площадки. В середину круга внезапно выскочили несколько расхристанных парней, явно не из танцующих, страшноватых каких-то, с пьяно-сонными поширенными глазами, с красными, как от прорези ножа, губами. Они выскочили, чтобы потеснить Знаменского и Светлану, они и начали их теснить.
— Тирьеккеши! — шепнула Знаменскому Светлана. Она испугалась. — Только не связывайся с ними! Уступи им! Уйдем! — Она потянула его к ограде, в толпу.
Но расхристанные парни, среди которых коноводил маленький, черно заросший и узколобый совсем немолодой человечек, не отступились от них, надвигались на них, замыкая в кольцо.
Вдруг из-за спины у Знаменского вынырнул Ашир. Подоспел! Друг! Он шепнул, утягивая, заслоняя Светлану:
— Это они! Выползли! Тебя засветили в поездке! Уводи Светлану!
Узколобый увидел Ашира и оскалил шакальи зубы, радуясь удаче:
— И этот тут! Поучим!
Круг замкнулся. Танцующие были отметены. Круг замкнулся. Все дальнейшее произошло мгновенно, но как при замедленной киносъемке, когда делается все таким запоминающимся, таким разъятым на движения. Узколобый слишком близко оказался возле Светланы. Зловонием пахнуло от его оскалившихся клыков. Знаменский ударил в этот оскалившийся рот. Попал, свалил. Но тут же подскочил еще кто-то, сверкнув в зажатой ладони крошечным, не страшным кончиком ножа. Страшно вскрикнула Светлана. Крошечный, совсем не страшный кончик ножа мелькнул, невзначай как бы коснувшись Знаменского. Большего он не успел, этот нож, руку с ним железно перехватил Ашир.
А дальше было вот что. Дальше Ашир начал кидать этих расхристанных. Он показывал тут всем, как это надо делать. Один на дюжину. Он давал урок по самбо. Его тело ликовало, металось и ликовало. А Знаменский стал оседать, ноги перестали держать.
— Не дам! Не дам! Не дам! — кричала Светлана, подхватывая его.
А Ашир кидал их, кидал их. Он был страшен. Он был беспощаден. Он был прекрасен. Падавшие вокруг него отползали, кто мог, скуля, вжимаясь в асфальт. Вдруг узколобый, тоже отползший, приподнялся на локте, выдернул что-то из заднего кармана брюк и чем-то прицелился в Ашира. В замедленном кино все замерло. Раздался выстрел. Ашир вздрогнул, задумался и стал падать. И снова началось кино, теперь уже не замедленное. Замелькали кадры, заверещали милицейские свистки, люди, которые в этом парке блюли порядок, вбежали на танцплощадку.
Знаменский высвободился из рук Светланы. Она обрадовалась, отпуская его, оглядывая его, веря, что нож не задел его, страшась разувериться в этом. Боли не было, только кружилась голова и не своими были ноги, когда Знаменский пошел к Аширу. Дошел, наклонился, кольнуло в боку, он упал на колени. Ашир был жив, но смерть белесой полосой растекалась по его лицу. Он узнал Знаменского, успел сказать ему:
— Они выползли… Факт… убийственный… — Вздрогнули его глаза-дульца, закрыли их веки. Ашир Атаев умер.
Знаменский еще не понял этого, он хотел приподнять голову друга и обессилел, упал на бок.
Светлана кинулась к нему. Ни слезинки не было в ее отчаявшихся глазах. Она вспомнила профессию. И она начала сражаться за него. Руки нашли его рану, пальцы ощупали. А губы шептали, запекшиеся, вытончившиеся:
— Не дам! Не дам! Не дам!
Откуда-то выскочил Дим Димыч, — и он тут был, — кинулся к ним, к Знаменскому и Светлане, упал на колени возле Знаменского, к небу поднял глаза.