Клинычев растерянно уставился на Холодайкина, а потом тихо сказал:
— Азаров дал.
— Откуда они у него?
— Сам не знаю.
— Так-так. — Врио прокурора невольно придвинулся к столу: — И знал, для чего они тебе?
— Знал.
— А сам он не хотел купить икры?
— Нет. Говорит, и так заработает не меньше. — Клинычев вдруг осекся, поняв, что выдал себя, но Холодайкин промолчал, что-то усиленно соображая. — Вы отметьте где-нибудь. Я вам все, как было, открыл. Откуда я знал, что Бутырин браконьер? Думал, сам дома делает икру… А так бы я никогда…
— Погодите, — остановил его Алексей Владимирович, — так у вас же ни у кого нет наличных денег?
— Действительно, нету. А у Азарова есть. Выдал мне новенькими двадцатипятирублевками. Гражданин прокурор, вы примете во внимание, что я вам все рассказал?
— Добровольное признание учитывается, — уклончиво ответил врио прокурора, протянул Клинычеву листок бумаги, ручку и добавил: — Запишите подробно, когда, сколько, зачем и при каких обстоятельствах дал вам деньги Азаров. Кто-нибудь был при этом?
— Нет, не было. И еще…
— Что еще?
— Как-то к нам в экспедицию приходил человек…
— Какой человек? — заинтересовался Холодайкин.
— Ну, молодой. Моего возраста. Гридневу спрашивал.
— И все? — равнодушно произнес врио прокурора.
— Нет. Просил Азарова показать яд, змей…
— А что Азаров? Показал?
— Не знаю.
— Кто был в это время на базе?
— Мы со Степаном, то есть с гражданином Азаровым.
— Так Азаров показывал ему яд? Говорил с ним наедине?
— Не знаю. Я пошел в лес. Змей ловить.
— Ладно, запишите все в протокол. И подробней. Особенно про деньги.
Клинычев покорно стал писать, грызя кончик ручки…
— Ну что, кончили? Давайте. — Холодайкин бережно принял показания и внимательно прочел.
— Свои порядки устанавливают, — недовольно сказал Клинычев.
— Кто это?
— В экспедиции решили деньги со всех взять и вызвать адвоката из Москвы.
Алексей Владимирович усмехнулся:
— Пусть вызывают. Законом разрешается.
— А почему я должен отдавать свои деньги, заработанные с риском для жизни? Откуда я знаю, виноват Азаров или нет?
— Из Москвы, говорите? — Холодайкин хмыкнул. — Смотри-ка!
— И я говорил: если он виноват, то и двадцать адвокатов не помогут. Венька Чижак доказывал, что поможет. Его самого-то какой-то известный адвокат в Москве защищал.
— А что, у Чижака есть судимость? — насторожился врио прокурора.
— Суд был. А что и как, не знаю.
Холодайкин кивнул.
— Ладно, проверим. Ну вот что, Клинычев, засиделись мы. (Тот суетливо поднялся.) Вы ступайте, а у меня еще дел по горло.
— До свидания, — вежливо попрощался Клинычев и, пятясь, вышел из кабинета.
Холодайкин некоторое время выждал, потом тоже покинул прокуратуру и направился в КПЗ.
Азаров подтвердил, что давал взаймы Клинычеву деньги. Но откуда они у него появились, объяснить отказался наотрез.
Человека, который спрашивал Гридневу, не знает. А лабораторию и террариум ему не показывал: не было времени, надо было спешить на отлов змей.
На следующий день снова раздался звонок из больницы. Звонила следователь Седых, интересовалась делом Азарова.
Холодайкин опять просил ее не беспокоиться. И в заключение сказал:
— Следствие-то, в общем-то, закончено. Передаю на днях в суд.
— А Рославцева? — вырвалось у Веры Петровны.
— Что Рославцева?
— Вы получили ее показания?
— Это вряд ли повлияет на исход дела.
— Нет, я все-таки думаю…
— Простите, Вера Петровна, у меня люди…
— Жаль. — Седых повесила трубку, не попрощавшись.
Часть третья
Встать! Суд идет!
36
Уже неделю в Талышинске шел обложной дождь, густой туманной дымкой закрывавший небо и окрестные сопки. Сырость заползала всюду, загоняла людей в помещения. Серые здания, серый лес, везде один серый цвет, в котором разливали свою желтую тоску тусклые электрические лампочки в окнах домов, горевшие чуть ли не весь день. Багрянец осенних деревьев померк. Опавшие листья валялись на дорогах, в канавах, в размокших садах и огородах, словно мусор после большого многолюдного гулянья.
В народном суде Талышинска второй день разбиралось дело Азарова. Накануне зал был переполнен. Талышинцы и раньше были заинтригованы необычной экспедицией змееловов, а здесь случилось такое! Как в каждом маленьком городке, молва разносила мгновенно любую сенсационную новость, обраставшую неимоверными подробностями и преувеличенными фактами. Особенно завораживало сообщение о пропаже змеиного яда. Естественно, различного рода слухи и домыслы раздули историю до ужасающих размеров. Своеобразно и ловко были приплетены в нее московские жулики, связанные с заграницей, браконьеры и даже дети фармацевта Горохова, которые превратились в семь близнецов. Все вместе взятое и явилось причиной паломничества в суд.
Но первый же день судебного следствия глубоко разочаровал жителей Талышинска. Кто-то даже заметил, что суд напоминает выдвижение Азарова на премию: столько хорошего и доброго было сказано в его адрес свидетелями. Да и само преступление, по мнению большинства, оказалось обыденным. Во всяком случае, не стоило тащиться в такую погоду через весь город, тем более что посудачить и порядить на улице было нельзя. А ведь именно в этом состояла основная приманка для талышинских любителей почесать языки, которые ничем не отличались от себе подобных в любом уголке земного шара.
Когда народный судья Паутов, с пустым левым рукавом, засунутым в карман пиджака, объявил о продолжении судебного разбирательства, в зале находилось, помимо членов экспедиции, проходивших основными свидетелями, всего несколько человек. В первом ряду одиноко пребывала Давыдова, считавшая своим долгом присутствовать здесь как непосредственно участвовавшая в расследовании. В уголке незаметно пристроился Геннадий Васильевич Седых. Вчера он не был и поэтому внимательно наблюдал за происходящим. Лесник Михеич, родители Зины Эповой да тетя Капа — вот и все, кто пришел в этот день. И лишь один Клинычев расположился в стороне, напряженно вслушиваясь в каждое слово. Он старался не смотреть в сторону своих коллег.
Степан сидел, понуро опустив голову. Порой казалось, что его совершенно не интересовало происходящее в зале.
Холодайкин, в форменном пиджаке с петлицами, был обложен бумагами, в которые он частенько заглядывал, надевая очки. Очками он пользовался крайне редко, в основном в кино. Но на суде считал необходимым иметь их под рукой. Это выглядело солидно.
Напротив, за своим столиком, сидел московский адвокат Шеманский, прилетевший за день до процесса и успевший развить бурную деятельность. С красивыми седыми бачками, в ослепительно белой накрахмаленной рубашке, он внимательно поглядывал на своего оппонента, изредка делая запись в блокноте сверкающей авторучкой. Защитник был похож одновременно на маститого художника и пожилого заграничного киноактера.
Как только возобновилось слушание дела, адвокат Шеманский поднялся и обратился к суду:
— Я прошу уважаемый суд допросить в качестве свидетеля Азарова-отца для установления личности обвиняемого.
— Какое у вас мнение на этот счет? — спросил судья у гособвинителя.
— Мне кажется, — подал голос Холодайкин, — это излишне. Только отнимет время.
Судья Паутов перекинулся парой слов с народными заседателями. Защитник ожидал ответа стоя и немного склонив голову набок.
— Суд считает возможным удовлетворить ходатайство защиты, — провозгласил председательствующий.
— Благодарю, — слегка поклонился Шеманский, усаживаясь на стул.
Азаров-старший хотел было подойти поближе к столу, но Паутов остановил его:
— Вот сюда, пожалуйста.
Подождав, пока отец Степана встанет на положенное место, судья обратился к нему: