— Оля, вы свободны. На сегодня вам хватит.
— Я могу еще… — неуверенно отозвалась девушка.
— Нет-нет, пожалуйста, на воздух, — строже повторила Анна Ивановна.
Оля двинулась к выходу и тут только почувствовала, что ноги у нее заплетаются.
— Я не нужен? — поспешно спросил Чижак.
— Конечно, — ответила Кравченко.
Веня подхватил Олю за талию и предупредительно открыл дверь.
Присев на бревно, девушка содрала повязку и глубоко вдохнула распаренный, пахнущий травой воздух.
Она не замечала мошки, густым облаком висящей в воздухе и нещадно жалящей руки, шею, лицо. Сидела молча, прикрыв глаза.
Чижак деликатно взял ее за локоть:
— Пройдемте по тайге. Озон, хвойно-воздушные ванны…
— Спасибо, Веня, в другой раз. Хочется прилечь…
Оля лежала на своей койке и глядела в низкий потолок. Она слышала, как возле двери в женскую половину вагончика переминался с ноги на ногу Чижак.
— Между прочим, не переживайте, Оля, — проговорил он за дверью. — К нам в Ташкенте в питомник как-то пришел летчик-испытатель. Герой Советского Союза. Повидал на своем веку будь здоров. Мужик — косая сажень в плечах, как говорится… Вы меня слышите?
— Да, — тихо ответила девушка.
— Подполковник. Решил посмотреть, как мы берем яд у змей. И что вы думаете? — Веня сделал многозначительную паузу. — Через десять минут грохнулся в обморок. Ферштеете?
— Иес, — ответила Гриднева.
— Ну, отдыхайте. Не буду мешать.
Оля молча вытерла со щеки слезы.
6
На следующий день змееловы по двое разбрелись по тайге.
Горохов ушел с Василием, все время ожидавшим разговора с бригадиром и по этому случаю молчаливым и притихшим. Веня — с Зиной. Степан пригласил Олю, чтобы новенькая лаборантка обвыклась в тайге и узнала «секреты» их работы.
Анна Ивановна засела за свои записи. Ребята любили, когда в лагере оставалась она: по возвращении их ждал в таких случаях отменный ужин.
— Мне стыдно за вчерашнее, — сказала Оля, когда они остались одни с Азаровым.
— А что? Все было нормально.
Они поднимались вверх по распадку, еще прохладному и тихому.
Степан нес в руках мешочки со змеями, у которых вчера взяли яд.
— Мне хочется у вас работать как следует. Я постараюсь…
— Народ у нас хороший. Привыкнете. — Степан остановился, развязал один из мешочков, взял его за концы и вытряхнул змей в траву. Те, развернув кольца, оставались на месте. Азаров подтолкнул их кронцангом, и они нехотя расползлись в кустах таволги.
Оля, с трудом скрывая страх, наблюдала за происходящим. Когда они двинулись дальше, она спросила:
— А зачем вы их отпускаете?
— Пусть живут. И размножаются. Так, кажется, в Библии сказано.
— Ну, — откликнулась девушка, — и много таких экспедиций, как ваша?
— Первая. — Степан невесело усмехнулся. — И за нее Анван билась столько лет… Нам до сих пор палки в колеса ставят. Один из академиков назвал Анну Ивановну «Дон Кихот в юбке».
— Я люблю донкихотов. На них держится все доброе и светлое. — Азаров с любопытством посмотрел на Гридневу. А она продолжала: — А то получается: делай подлость, живи для своего удовольствия — и ты нормальный. Но как только кто-нибудь проявит альтруизм, откажется от своего блага в пользу других — на него сразу вешается ярлык: чокнутый.
— Случается. Жизнь — штука сложная, — уклончиво ответил Степан. — А с другой стороны, все как будто вертится в нужную сторону.
— Вы довольны своей жизнью? — неожиданно спросила Оля.
Азаров был озадачен этим вопросом.
— Я делаю то, что мне положено, — подумав, сказал он. — Надо не подличать. Вот и все.
— Наверное, это так, — согласилась Гриднева.
— А вы? Вы довольны?
Гриднева растерялась.
— В личном мне не везет, — грустно произнесла она. — Но это вам не интересно…
— Бросил он вас, наверное. Поэтому вы уехали из Москвы?
— Мне надо было уехать…
— От себя не убежишь. — Степан поправился: — От своих неприятностей.
— Это верно, — вздохнула Оля. — Но иногда просто необходимо не видеть, не встречаться с каким-то человеком… Вы меня понимаете?
— Да, конечно, — подтвердил Азаров. — Не встречаться… Но иногда приходится встречаться. Не хочешь, это тебе как нож в сердце, а ты вынужден. — Он посмотрел на собеседницу. — Бывает такое?
— Бывает, — тихо ответила Оля.
— Вот то-то и оно. Думаешь, взять бы да и разрубить все одним ударом. А попробуешь — что-то осталось тебе дорогое, очень важное для тебя…