Катрин опустила голову. Почему ему так нравится мучить ее?
— Какая вам разница, где спит лгунья, над которой вы посмеялись? — спросила она у своих башмаков.
— Такая, что эта лгунья, волею неба, моя супруга и мать моего сына. А потому позорить имя наследника рода де Конфьян вам не дозволено!
— У вас есть другой наследник. И его мать, которая, смею думать, не лжет. Развод со мной позволит вам разом разрешить все затруднения: избавиться от лгуньи и воздать по заслугам достойной даме и вашему отпрыску.
Серж только усмехнулся и скрестил на груди руки.
— Как вы добры, мадам, к моему сыну. Я всенепременно обдумаю ваш совет. Быть может, вы так же подскажете мне причину, которая позволит нашему разводу свершиться?
Катрин вскинула на маркиза удивленные глаза. Открыла рот, намереваясь что-то сказать, и снова сомкнула губы.
— Не более получаса назад вы на всю харчевню объявили меня изменщицей, — спустя бесконечно долгое время проговорила она. — Вам этого мало?
Откинув голову, он шумно рассмеялся. Однако смех этот был злым, почти яростным. Такого смеха у него не было никогда. Так, будто бы он смеется в последний раз. А потом захлебнулся и резко, оперев руки о стену, склонившись над ней так, что между ними не осталось расстояния, чувствуя, как ее тонкое тело касается его, он выдохнул:
— Да, мне мало! Мне мало, черт вас подери! Вы решили делить комнату с мужчиной, даже имя которого вам неизвестно? И это после милостей короля?
Словно завороженная, не слыша ни звука, Катрин следила за губами мужа. Они изгибались для смеха, кривились в злой усмешке, двигались, изливая на нее беззвучные слова. А когда они остановились, Катрин позволила себе на миг забыться, представив, что все случившееся было лишь ночным видением. Стоит лишь проснуться, и все станет как прежде. Она прикрыла глаза и прижалась к губам Сержа, живым и теплым, своим мертвым ртом.
Это длилось одно мгновение. Мгновение, стоившее целой жизни. Мгновение, за которое он успел родиться и успел умереть. Что это было? Приветствие? Прощание? Если приветствие — то отчего он испытывал такую жгучую боль. Если прощание — то откуда это счастье, переполнявшее душу. Но мгновение это подошло к концу, едва память его пронзил образ этих же самых губ, прижимающихся к чужим губам. С рыком, вырвавшимся из груди, Серж отстранился. И понял вдруг, что с этим поцелуем он отдал ей свою душу. Души у него больше не было. И никогда уже не будет. И покоя не будет тоже.
Безумным яростным взглядом он смотрел в ее изумрудные глаза, сиявшие во мраке, сгустившемся вокруг них.
— Я приказываю вам вернуться в мою комнату. Слышите? Приказываю!
— Я не вернусь в вашу комнату, Ваша Светлость, — бесстрастно ответила Катрин. — Я не вернусь в ваш маркизат. Отныне мне нет места там, где вы.
Руки его обессиленно свесились вдоль тела. Он отступил от нее на шаг. И этот шаг превратился в тысячи лье, разделявшие их. Катрин, в который уж раз, потянулась к его ладони и вновь одернула руку. Ее собственный муж больше не принадлежал ей. Он больше в ней не нуждался. Даже поцелуи ей приходится воровать, как когда-то.
Дрожащими руками, от чего движением вышло неловким, она накинула на голову капюшон и, ничего не замечая вокруг, побрела по коридору прочь. А маркиз, привалившись к стене, пустым взглядом смотрел ей вслед. Все кончено. Любовь умирает? Неужели любовь умирает?
XVIII
23 декабря 2015 года, Париж
— И вообще! — бушевала Ее Величество королева Мари посреди собственной кухни, сжимая в руках тарелку. — Зачем ты притащил меня в свой Трезмон? А? Если не любил! Если у тебя была невеста! Если у вас с ней так ничего и не закончилось! Зачем? Поиграл и выбросил? И нужен тебе от меня только наследник, да? Так вот это мой ребенок! Я подам на развод и нашу дочь не отдам! А сыновей пусть тебе твоя маркиза Катрин рожает!
И для большего эффекта она подкрепила свои слова тем, что с громким стуком поставила тарелку на стол. И на той немедленно появилась трещина.
Почему-то именно эта трещина отделила благоразумие и сдержанность короля Трезмонского от гнева, захватившего его всего целиком — от мыслей до поступков. Он схватил треснувшую тарелку и запустил в ближайшую стену. Под шорох рассыпающихся осколков он заорал:
— С маркизой Катрин у нас ничего не начиналось. Потому не могло не закончиться! Мой отец хотел объединить наши земли. Это все. А я ни с кем не играл и никого не выбрасывал! Да! Мне нужен наш ребенок! И мне нужна ты! Что здесь непонятного? За каким чертом я бы снова решил оказаться в твоем проклятом времени, если бы не ты?
— Тогда я помогу тебе вернуться в твое! Непроклятое! И мы оба забудем обо всем произошедшем как о страшном сне! Будто ничего и не было!
— Ты вернешься со мной!
— О нет, дорогой! Я останусь в своем времени, проклятом, где ни один человек не слышал про королевство Трезмон, и где меня сочли бы сумасшедшей, если бы я рассказала обо всем случившемся! Судьба у меня такая, казаться помешанной!
— Никто тебя не считает помешанной! Ты слушаешь всякую чепуху, которую говорит тебе Барбара! Нет, я ее точно выгоню!
— Не смей выгонять Барбару! Иначе вы все в вашем королевстве умрете с голоду! Кухарка не виновата в том, что тебе со мной плохо!
— Барбара виновата в том, что тебе со мной плохо! А кухарку одолжу у маркизы де Конфьян!
— Да мне никогда не было плохо с тобой, болван! Это не я целовалась с маркизой!
— Я не знаю, не зна-ю, почему там оказалась маркиза, — выкрикнул Мишель и замолчал, тяжело дыша.
Мари молча взяла еще одну тарелку и со всего размаху разбила ее о стол.
И в этот момент в замке повернулся ключ. Дверь открылась, и на пороге показался… Алекс Романи.
Он озадаченно посмотрел на присутствующих в комнате, будто страшно удивлен их видеть. И бодро сказал:
— Привет, Принцесса. Ты что, вернулась?
— Вернулась! — хмуро рявкнула Мари и потянулась за следующей тарелкой.
— Не вернулась, — прорычал Мишель и отобрал у нее посуду. Кивнув в сторону незваного гостя, спросил: — Это еще кто?
— Мой бывший. Ты его, кстати, видел уже. И собирался вызвать на поединок.
— И что он здесь делает сейчас? Пришел выразить согласие принять вызов? — Мишель мрачно посмотрел на Алекса.
— Ты зачем приперся? — хмуро спросила Мари у притихшего режиссера.
— Я у тебя… органайзер забыл… ну и так, по мелочам. У меня… ключи остались… Слушай, ты что? Беременная?
Алекс изумленно оглядывал ее фигуру.
— Что он у тебя забыл? — сдвинув брови, спросил Его Величество у жены.
— Он же сказал! Органайзер! Ты глухой?
— Мари, когда ты успела? — продолжал лопотать Алекс. — Месяц назад ничего же не было? Не было же?
— Я не глухой! Я прекрасно слышу! Так чего не было месяц назад?! Что вообще все это значит? — снова сорвался на крик Мишель.
Мари закатила глаза и сердито заявила:
— Сегодня двадцать третье декабря две тысячи пятнадцатого года. В последний раз он видел меня меньше месяца назад. Согласись, с тех пор я несколько изменилась.
— Мари… — Алекс решился подойти поближе. — Мари, скажи честно. Я — отец?
Ответом ему послужил удар в челюсть.
— Мишель! — воскликнула Мари, бросившись к Алексу. — Ты с ума сошел!
Между тем, «пострадавший», держась за ушибленную скулу, изумленно смотрел на обоих:
— Да что здесь вообще происходит?! — взгляд его вернулся к Мари. — Ты из-за этого исчезла, да? Ты не хотела мне ничего говорить? Да? Все из-за Вивьен Лиз?
— Так из-за чего ты исчезла, Мари? — спросил Мишель. — Мне тоже будет интересно послушать.
Мари задохнулась от возмущения. Окажись в ее руках тарелка, она бы не разбила ее, а запустила в Мишеля. Но тарелки не было. Вместо этого она отдернула руку от Алекса, шагнула к своему… мужу. И, замахнувшись, влепила ему пощечину.