Прелестной дамы поцелуя
Мне жаждать, право, святотатство.
Но ни о славе иль богатстве,
Я лишь о ней одной тоскую.
Резко замолчал. Звук струн оборвался. И он замер, глядя на то, как она сидит у окна. Будто ждет, что ее отогреют. Сглотнул. И запел совсем другую песню, сочиненную только этим утром.
Цена всей жизни – небо этим утром.
И голос той, чей образ на века
В душе моей. И вот она – рука,
Сияет совершенным перламутром,
Она сражает с нежностью цветка,
И манит лаской острого клинка…
Его голос лился по комнате, отражаясь от стен. Испуганной птицей метался по замку, будто искал выхода. Тесно ему было здесь. Так тесно, что грудь сжималась в мучительном страхе никогда не вырваться. Да он и не хотел вырываться. Потому что знал: никогда и никому не сможет петь так, как пел той, «чей образ на века в душе…» В любви он мог найти свободу и успокоение. Если бы только она дала ему право любить…
Песня закончилась, мелодия утихла. Катрин испугалась, что теперь громкий стук ее сердца слышен не только ей. И заговорила, чтобы нарушить повисшую в комнате гнетущую тишину, чтобы заглушить то, что звучало в ней:
- Вы это делаете назло? Я прошу вас развеселить меня, а вы исполняете что-то ужасно грустное. Пожалуй, вы правы, и вам стоит поискать себе даму, которая либо оценит ваши печальные песенки, либо в ее силах окажется вдохновить вас на веселье, - Катрин посмотрела ему прямо в лицо. – Откуда у вас такой дорогой плащ? Вы уже нашли нового покровителя? Или покровительницу? Так скажите прямо, а не печальте меня своей музыкой. Я отпущу вас, едва вы попросите.
Серж мрачно усмехнулся и подошел ближе. Так близко, что протяни руку и коснешься ее.
- А если у меня нет сил уйти от вас? Как мне быть, моя госпожа? Как мне быть, если даже с этими канцонами я жив только подле вас, когда дышу с вами одним воздухом?
Катрин не могла оторвать от него взгляда. Она видела, чувствовала, как он приближается к ней. И молила бога, чтобы он остановился на должном расстоянии. Ядовитый ответ уже готов был сорваться с ее губ, но неожиданно для себя самой она крепко сцепила пальцы рук. Так крепко, что они тихонько хрустнули. И негромко сказала, пряча глаза:
- Я не знаю. Я не знаю, как вам быть. Я не знаю…
- Скажите, - упрямо проговорил Серж, почти нависая над ней и не сводя с нее глаз – глаз, то ли просто раздевающих, то ли сжигающих дотла, - скажите же. Просто ответьте. Если вы прогоните меня, я уйду. Ответьте только, как?
Немалых усилий стоило ей прийти в себя. Несмотря на его взгляд, несмотря на его близость, несмотря на собственные непозволительные мысли, не покидающие ее ни на минуту. Благородная герцогиня де Жуайез, будущая королева Трезмонская не должна выказывать и минутной слабости. Катрин вздернула подбородок и произнесла с чувством собственного достоинства:
- Мой покойный муж питал к вам дружеские чувства, уж не знаю почему. И в память о нем я не позволю себе прогнать вас. Но сочините, наконец, что-нибудь веселое. Неужели я о многом прошу?
Мгновение было упущено. Вот и все. Уж лучше бы прогнала. Серж Скриб выровнялся, расправил плечи. И с улыбкой проговорил:
- Ваше слово закон, моя госпожа. Веселое, стало быть, веселое.
Уже больше не терзая дульцимер, в совершенной тишине, нарушаемой лишь потрескиванием дров в камине, Серж со злостью, какой в нем никогда к ней не было, запел: