Брат Паулюс метнулся к нему и живо уселся на сундук.
- Коль ты оскорбляешь мой божественный напиток, не дам его тебе ни капли, - скрестил он руки на груди. – Впрочем, на столе осталось немного… А что это ты так заторопился? Ты же, кажется, собирался присутствовать на венчании своей герцогини и короля Мишеля?
- К черту венчание. И ее тоже к черту, – глухо сказал он. – Я не могу больше…
Глаза монаха полезли на лоб.
- Пожалуй, тебе стоит выпить, - он поднялся и налил вина из бочонка, стоящего на столе. – Пей! – протянул он кружку Скрибу.
Серж послушно принял вино и решительно влил его в себя.
- Я пришел проститься, друг мой Паулюс, - мрачно проговорил он, - не знаю, свидимся ли… Но в Конфьяне всегда примут тебя!
- Не хочешь ли ты рассказать мне, что случилось? – оправив скапулярий, спросил Паулюс.
Серж дернул плечами и поставил кружку на стол.
- Все то же. Мечты трубадура разбились о железную волю герцогини. Эта женщина не знает, что такое любовь. Она не умеет любить.
- Ты придумал какой-то идеальный мир. И не желаешь понять очевидного: подчас знатная герцогиня может позволить себе много меньше простого придворного музыканта.
- А что ты с утра такой трезвый? – еще больше мрачнея, отозвался Скриб.
- Дела у меня. Завтра свадьба. Не пристало святому брату на ногах не держаться. Еще обряды перепутаю, - и Паулюс громко рассмеялся.
При слове «свадьба» Серж смертельно побледнел, и руки его сами собой сжались в кулаки.
- Ты и мертвецки пьяный все сделаешь верно, - хрипло проговорил он и подошел к окошку, глядя, как снег укрывает землю в предпоследний осенний день. Не выдержал, обернулся к Паулюсу и воскликнул: - Если бы она хоть слово сказала! Если бы хоть признала! Паулюс! Что мне делать теперь?
- Но-но! Ты полегче, - рявкнул монах, глянув на кулаки Скриба. – Я же не виноват, что у тебя любовь безответная. Выбрал бы себе кого другого для воздыхания. А так… я тебе уже давно сказал, что делать. Признайся ей кто ты, и дело с концом. Хотя… король все же получше маркиза будет.
Последнее замечание было сказано с самым задумчивым видом.
Взгляд маркиза погас. Руки свесились вдоль тела, а кулаки разжались сами собой. Безжизненным голосом Серж произнес:
- Я уезжаю на рассвете. Если захочешь проститься…
- Ступай, сын мой, - сказал ему вслед брат Паулюс. – Я загляну к тебе после заутрени.
Он дождался, пока за Скрибом закрылась дверь, подскочил к сундуку и открыл его.
- Как ты тут? – спросил он у Лиз.
Лиз зажмурилась – после кромешной тьмы свет резко ударил по глазам.
- Живая! – заявила она. – Это что за полудурок был?
Разговор она, разумеется, слышала. И поняла достаточно, чтобы сделать выводы. Брат Паулюс хохотнул. Манера изъясняться у его гостьи была более чем необычна.
- Это трубадур из соседнего замка. Завтра у его госпожи свадьба. С нашим королем. А он никак поздравительную песнь сложить не может. Наверное, - и Паулюс рассмеялся еще громче.
- У тебя есть, во что переодеться? – спросила Лиз, вполуха слушая его разъяснения и снова критическим взглядом осматривая свой туалет.
Монах не менее критическим взглядом осмотрел наряд своей гостьи, задержавшись на всех соблазнительных местах.
- Жаль, что ты желаешь переодеться, - вздохнул он. – Но гардероб у меня невелик. Могу до завтра дать тебе свою праздничную сутану.
- Сутану так сутану, - махнула рукой она. Но под его взглядом покраснела, - ты во мне дыру просмотришь! А еще монах!
Паулюс только хмыкнул, достал ей из сундука одежду и пошел к двери.
- Ты пока переодевайся, а я все же схожу к старой Барбаре. Завтрак нам обоим не помешает.
Отсутствовал он недолго, едва хватило времени переоблачиться, и скоро вернулся, поставив на стол свежий хлеб, молоко и мед. Лиз в сутане выглядела еще привлекательнее. И глядя на нее, он пьянел без вина.
Ей же ужасно хотелось есть. Все-таки она не ела несколько… столетий. Усевшись за стол и приступив к еде, Лиз с любопытством поглядывала на монаха и, наконец, отважилась спросить (и откуда эта странная робость, решительно ей несвойственная?):
- Так как, говоришь, тебя зовут?
Брат Паулюс едва открыл рот, чтобы ответить… как вновь раздался негромкий, но уверенный стук в дверь.
Монах бросил быстрый взгляд на Лиз, развел руками и коротко произнес:
- Сундук.
Она покорно вскочила из-за стола и проследовала к своему убежищу. Спрятав ее, Паулюс поплелся открывать, мысленно возмущаясь, что за отвратительное утро, если не считать прелестной гостьи, неизвестно откуда взявшейся на его голову. И если это снова Скриб, уж он ему расскажет!
Паулюс зло распахнул дверь и увидел на пороге герцогиню. Она решительно вошла в комнату и повернулась к хозяину.
- Здравствуйте, брат Паулюс, - госпожа Катрин стояла перед ним, надменно глядя куда-то вперед. – Не будете ли вы столь любезны сказать Его Величеству, что я покидаю замок, и передать ему это послание?
И она нервным движением достала из рукава письмо.
- Отчего же не передать. Передам, - проговорил Паулюс, почесывая затылок. Взял протянутый ему свиток и уточнил: – Так завтра в церковь вы приедете из своего замка?
- Нет, в церковь завтра я не приеду. Передайте Его Величеству, что он может отменить церемонию. Вам одной заботой меньше, брат Паулюс. Впрочем, окажите мне еще одну услугу, – Катрин закусила губу, и достала из кошелька, висевшего у нее на поясе, небольшой свиток, перевязанный пурпурной шелковой лентой. – Передайте… передайте это письмо моему трубадуру.
Герцогиня положила свиток на стол, резко развернулась и почти выбежала из покоев монаха.
Паулюс отбросил в сторону врученное ему письмо к королю. Какая уж теперь разница, что там написано, если свадьбы все равно не будет? Схватил свиток, лежащий на столе. Сорвал ленту и, не заботясь размышлениями о каких-либо правилах, прочитал послание, адресованное Скрибу. Письмо было написано ровным четким почерком и без единой помарки. От строгой латыни отвлекал лишь резкий запах розового масла, исходящий от ленты.
«Я взяла на себя смелость писать к вам.
Я отпускаю вас. Теперь вы сможете найти себе иную даму, которой, уверена, будут нравиться ваши канцоны. Простите, что не сумела оценить их по достоинству…».
Крышка сундука скрипнула, и Лиз, придерживая слишком длинный подол сутаны, выбралась на свет божий. Оценив задумчивый вид монаха, она подошла к нему и через плечо заглянула в бумагу, которую он изучал.
- А это была герцогиня, да? Которую трубадур любит?
- Герцогиня, - эхом отозвался Паулюс. – И вот что с ними делать?
- Мужчины! – буркнула Лиз. – Сделать то, что она просит.
- Верно! – воскликнул брат Паулюс, чмокнул Лиз в губы, и, подхватив сутану, помчался к Скрибу.