Мари схватила салфетку и стала вытирать лицо от слез, крикнув чуть охрипшим голосом:
— Что вы хотите?
— У меня закончились коробы для книг, — соврал Мишель.
— А у меня закончились силы продолжать весь этот абсурд, — пробормотала она, но встала и открыла дверь, высунув голову и взглянув на «Его Величество». — Идемте на чердак.
И, ни на минуту не останавливаясь, прошмыгнула мимо него в надежде, что он не успел увидеть ее покрасневших глаз. Убежала не далеко. За пару шагов Мишель догнал ее, схватил за руку и развернул к себе.
— Вы плакали. Почему?
— А разве вас это касается?
— Пожалуй, что нет. Но… такая дама, как вы, не должна плакать. Кто вас обидел?
Мари посмотрела на его ладонь, сжимавшую ее руку. Отчего-то сделалось неловко.
— Какая дама? — устало спросила она, чувствуя, что по-дурацки заливается краской. — Какая такая?
Проследив за ее взглядом, Мишель отпустил пальцы.
— Вы достойны самой возвышенной любви, Мари, — сказал он негромко. — Вы заслуживаете счастья. И тот, кто не оценит вас по достоинству, лишь глупец и слепец. Его можно только пожалеть.
— А почему одна дама достойна счастья, а другая — нет? Конкретно я чем выделяюсь?
Мишель рассматривал ее лицо, запоминая каждую черточку. Снова восхитился глазами, которые, даже заплаканные, были самыми прекрасными на свете. И все-таки попросил:
— Расскажите, что случилось, и вам станет легче.
— Вы невыносимы. Я вижу вас первый раз в жизни. И вам всенепременно надо знать, почему я считаю себя никчемной?
Мишель улыбнулся в ответ.
— Я невыносим. Об этом известно всем моим подданным. Возможно, мне не надо знать, но вам надо рассказать. И подумайте о том, что через день я уеду. И вы никогда больше не увидите меня. Идемте.
И он протянул ей руку. Мари перевела взгляд с его лица на его ладонь. Почему-то ей так захотелось подать ему свою, этот жест был бы самым естественным, какой только можно себе представить.
— Куда? — глупо спросила она.
— За мной.
Он привел ее обратно в библиотеку. Даже несмотря на заброшенность, комната располагала к задушевным беседам. Усадил на диван, распахнул окно и, присев к очагу, стал разводить огонь. За окном пошел снег. Его Величество оглянулся на Мари и спросил:
— Вы любите зиму?
Она следила за его движениями и почти ни о чем не думала. Напряжение, вылившееся в истерику, оставило за собой одну только пустоту. Тяжелую пустоту, причинявшую физическую боль. Но слез больше не было — и то хорошо.
— Люблю, — тихо ответила Мари, — а вы?
— Очень люблю. Мне всегда кажется, что именно зима дает начало всему новому. Просто это еще не заметно.
Очаг разгорелся, Мишель подбросил поленьев, которые весело затрещали. И сел рядом на пол, опершись спиной на книжный шкаф. Он внимательно смотрел на Мари и молчал.
— Здесь два года никто не топил камин, — сказала Мари, глядя не на него, потому что в нем ее что-то смущало — и с каждой минутой все сильнее, но на огонь, — не знаю, кто из нас ненормальнее. Вы с вашим королевством или я с… со всем этим.
Мишель ничего не ответил. И она продолжила:
— Я всегда мечтала быть художницей. Настоящей. Смешная мечта ввиду времени, в котором я живу. Об этом мне всегда говорили родители. И вот я считаюсь не самым худшим дизайнером по интерьерам. Придумываю, как удачнее отделать отель, квартиру или ресторан. Однажды пришлось возиться с проектом офиса общества защиты природы, хотя я ни черта не соображаю в защите природы. Достаточно того, что мусор сортирую. Они вынесли мне мозг, но проект вышел удачным. Мне только двадцать лет, мое имя уже узнаваемо не только в Париже. А я хотела просто рисовать, — Мари поежилась, будто ей было холодно, хотя от камина шло тепло. Она перевела взгляд на Мишеля и улыбнулась: — Я мечтала о том, чтобы родители гордились мной. Потому что они очень много для меня сделали. Я им всем обязана, родная мать меня бросила, а они подобрали. Мне хотелось войти в этот дом и сказать им: «Вот! Вот моя новая успешная жизнь!». В тот день, когда я попала в свое агентство, они погибли в железнодорожной аварии. А я почти возненавидела этот дом.
Огонь в камине отбрасывал причудливые тени на лицо Мишеля. Она невольно залюбовалась им. Как тогда, когда ей казалось, что он освещен лучом света. Только сейчас все было реальнее. Если бы он обнял ее в это мгновение, она, наверное, сочла бы это естественным. И не спешила бы отстраниться.
— Тогда я стала мечтать о любви, — тут же одернула себя Мари. — С этим было проще. И объект образовался в первые же дни работы в Париже. Молодой, перспективный, талантливый… Правда, с любовью не сложилось. Не знаю, почему я убила столько времени на него. Он ничего не требовал, и мне ничего не было нужно… Как видите, я совершенно никчемная. Продаю дом. В понедельник напишу заявление об увольнении. С Алексом, к счастью, все просто. Вы видели его сегодня. Моя персона его не интересует. И я не представляю, что буду делать дальше. Я везде и всему чужая. Инородное тело. Не приживаюсь, — замолчала, посмотрела в окно, добавила: — А вы говорите, начало всему новому. Конец. Но я все равно люблю зиму.
Мишель, не понимая многого, понял главное — ей было плохо. Потому что считала себя не нужной. Какая глупость!
Он поднялся и пересел на диван, близко к ней. Улыбнулся.
— Даже если что-то закончилось, обязательно что-то начнется. И новое может оказаться гораздо любопытнее. Все будет хорошо, — уверенно сказал он.
— Конечно, будет. Выходные — самое время пожалеть себя. А с понедельника по расписанию толкаться локтями. Все, я выговорилась. Теперь вы довольны?
— А вы?
Мари снова споткнулась о его взгляд. Губы ее чуть приоткрылись, и в отблесках огня в его глазах ей почудилось колдовство.
— А я… хочу есть.
Она вскочила с дивана и отправилась на поиски мобильного.
Его Величество продолжал сидеть на диване, проводив Мари взглядом. Испытывая странное чувство покоя, которого никогда не знал раньше. У него всегда были заботы и хлопоты, не оставляющие ни днем, ни ночью.
Он вздохнул, ненадолго прикрыл глаза, а когда открыл их снова, увидел… что сидит посреди своего тронного зала. Каменные стены, шкуры, многочисленные факелы… Дверь из его личных покоев открылась и в зал зашла Мари, в синем котте под цвет ее глаз, расшитом золотом и серебром. Волосы ее были покрыты покрывалом, которое удерживала драгоценная диадема, а на плечах закреплен плащ, украшенный октаграммой — символом рода де Наве.
— Видишь, король? — зашептал ветер откуда-то из-за угла. — Время замедлит ход, остановится и пойдет обратно. И будущее станет прошлым.
Мишель тряхнул головой, прогоняя морок, и снова оказался в библиотеке Мари. Он поднялся с дивана и продолжил упаковывать книги. Не пристало королю лениться.
Она стояла на пороге, привалившись к лудке двери, и наблюдала за своим психом. Чувствовала себя опустошенной. И это, кажется, было хорошо. Потому что Мишель прав — придет что-то новое. А она сегодня усердно потрудилась, освобождая в душе место этому новому.
Оторвалась от двери, подошла к одному из стеллажей и взяла с полки книгу. Дафна дю Морье «Дом на берегу».
— Откуда, вы говорили, вы приехали? — спросила Мари. В конце концов, следует еще разобраться, куда его отправлять посылкой, когда она вернется в Париж.
— Я прибыл из королевства Трезмон, — Мишель поднял на нее глаза. Подошел к ней, взял из ее рук книгу, пролистнул несколько страниц. — Не верите, что такое случается?